— Тебе хватит еще суток? Больше я не выдержу, просто потеряю сознание и тогда… Все потуги окажутся зряшными. Самое большее, тридцать часов, но ты должен успеть…
— Успеть что?
— В Гильдии лежит бумага, по которой можно найти и обвинить того человека, который…
— Желал моей смерти? Знаю. Я даже видел эту виграмму.
— Видел? — В серых глазах заплескалось удивление. — Тогда зачем ты пришел сюда? Тебе нужно было…
Выпрямляюсь.
— Я сам буду решать, ЧТО мне нужно. И подачек принимать не собираюсь.
— Подачки? Да как ты… — Потрескавшиеся от сухости губы скорбно поджимаются. — Какой же ты все-таки дурак…
— Дурак? Пусть. Но это МОЙ выбор! — Почти кричу, хотя в тишине комнаты любой звук и так оказался бы подобен грому. — МОЙ! А не чей-нибудь еще.
— Значит, все было сделано напрасно…
Он снова опускает веки, и я вижу, как напряжение начинает покидать мышцы Тени, медленно и неотвратимо.
Сдался? Так кто из нас трус, в конце концов? Сейчас увидим!
Поворачиваюсь к демону:
— Ты можешь помочь мне, в последний раз?
Джер смотрит на меня без тени улыбки на лице, но я почему-то знаю, что где-то там, далеко за зеркалом зеленых глаз он улыбается, искренне и довольно.
— Убрать железо?
— Да.
Небрежный, но не лишенный уважения поклон:
— Как пожелаешь, повелитель!
Занавеси мелко вздрагивают, впрочем, очень быстро успокаиваются, принимая в себя прах гвоздей. Ни единой крошечки, словно невидимый язык какого-то чудовища слизнул железные штыри одним движением. Причем, все в одно и то же мгновение, а не поочередно.
Ранки начинают заполняться кровью, значит, Амиели рассчитал все правильно: убийца не должен был выжить. Пройдет несколько минут или пара часов, и Тень умрет, навсегда унеся вместе с собой за Порог кучу ответов на незаданные вопросы.
— Зря…
Еще и корчит недовольную рожу!
— Это ты так считаешь.
— У тебя был шанс победить.
— Ценой твоих дурацких подвигов? Спасибо, не надо!
— Подвиги… — Убийца попробовал шевельнуть пальцами, но безрезультатно, видимо, сухожилия оказались перебиты гвоздями. — Сам ты дурак. Я ведь хотел помочь, потому что… Совершил ошибку, и ее надо было исправить. Хоть как-то, чтобы не таскать на совести неподъемный груз… Ты ведь мог наказать своего врага. Мог уничтожить. И такую возможность про… Эх…
Да, мог. Но слишком хорошо успел понять другую истину. Даже месть сладка лишь в том случае, если добыта собственными руками. А мои руки и без чужого вмешательства способны на многое.
— Послушай… — Он снова напрягся, борясь с болью. — Еще несколько часов я выдержу, даже в таком положении. И может быть, ты все-таки успеешь?
Настойчивый. Или настырный? Невелика разница. Только я еще в детстве не ел лакомства, которые пихали в меня насильно. И похоже, никогда уже не научусь так поступать.
— Не собираюсь.
— Дура-а-ак…
Тянет не насмешливо, а огорченно, и тем самым распаляет мою ярость еще сильнее.
— Дура-а-ак…
Тянет не насмешливо, а огорченно, и тем самым распаляет мою ярость еще сильнее. Впрочем, я не в обиде. Мне сейчас понадобятся любые силы, пусть и рожденные обиженной злобой.
— А ведь ты не обо мне думаешь. Вот прямо сейчас, и не обо мне. Тебе жалко собственной жертвы. Угадал? А мои желания… На них можно плюнуть, верно?
— Думай, как хочешь.
— А я и думаю. — Кладу ладонь на еле заметно поднимающуюся и опускающуюся грудь. — Думаю. И знаешь, что надумал?
Он не отвечает, отводя взгляд. Не желает меня больше видеть? На здоровье! Вот пусть всю оставшуюся жизнь, надеюсь, долгую и счастливую, со мной больше не встречается!
— Решать ЗА меня я позволю только любимой женщине и только в постели. А все остальное… Решу и выберу сам!
Пальцы крюками вонзаются в кожу, не пробивая плоть, но сминая так сильно, что горячие соломинки, те, кончики которых корзинкой оплетают сердце, выгибаются дугами на грани разрыва. Губы Тени раскрываются в последнем отчаянном вдохе и застывают — вместе с удивлением в серых глазах. Горсточка времени осыпается на пол, и под бледной кожей вспухает останавливающая свой бег черная змея.
Удар. Удар. Удар. Это стучит мое сердце, неторопливо и размеренно. Нужно всего лишь подождать, пока рисунок замрет окончательно, а потом… Потом все будет просто. Ведь воскрешать мертвецов легче, чем убивать живых.
Собираю в кулак нити занавесей, окружающих грудь убийцы. Сжать, разжать, снова сжать, повернуть, натянуть, отпустить… И никаких чувств. Работа. Самая обычная работа.
Резкий вдох, наполняющий легкие воздухом, должно быть, причиняет убийце сильную боль, а глаза, снова возвращающие себе прежний блеск, смотрят и не верят. Но я и не хотел, чтобы верили мне или в меня. Хуже другое: в серых лужицах дрожит отсутствие понимания. Это значит, нам больше не о чем и незачем говорить.
Поворачиваюсь, иду к двери. За спиной раздается шорох. Узор начал делать свое дело? Хорошо. Просто замечательно. Долг уплачен, и теперь я могу чувствовать себя совершенно свободным. Правда, трудностей стало только больше, но…
Они только мои. И я не отдам их никому.
* * *
— Ты быстро учишься.
Ночь принесла с собой желанную тишину, а поднятые дневной жарой в воздух капельки воды, похоже, собираются в тучи, обещая пролиться дождем. Давненько я не стоял под теплыми водяными струями… А что, можно попробовать вспомнить детство, беспечное и почти счастливое. Если получится, в чем сомневаюсь, и с каждой прожитой минутой — все больше.