— Не вижу системных противоречий. Цель игры — выигрыш или, в худшем случае, сохранение status quo. Серьезный игрок не поднимется из-за стола и не бросит карты оттого, что ему жмут ботинки, а нерадивый бармен подал скотч вместо двадцатилетнего шабли. Изменение внешних обстоятельств не влияет на правила игры и финальный результат.
— При условии, что прочие игроки не жульничают!
— Вот это — архиправильно, батенька, как сказал бы Владимир Ильич! Игроков в исторический покер всего трое: мы, король и Орден. Действия первых двух предсказуемы и известны заранее: у Филиппа Капетинга на руках все козыри, в пятницу он выложит на стол стрейт-флэш и снимет банк. Мы крупных сумм не ставили и фатального проигрыша не боимся, тем более что играем в паре с Филиппом и можем надеяться на свою невеликую долю. Но представим, что Тампль блефовал до последнего, сдал всё свое руководство во главе с Магистром, Великим Приором и рыцарями высших ступеней посвящения, а потом, прости за каламбур, нежданно-негаданно побьет стрейт короля ройал-флешем… Пожертвует меньшим, чтобы спасти нечто большее.
— Ты меня запутал. Что «большее»? Королю отходят деньги, недвижимость, верхушка Ордена в тюрьме, приговор известен заранее!
— Кутузов отдал Москву Наполеону, чтобы сохранить армию и нанести сокрушительный ответный удар — в тысяча восемьсот четырнадцатом русская гвардия будет квартировать примерно здесь, возле бывших Нельских ворот Парижа.
— Ох, Алёны рядом нет! Она обожает развивать конспирологические теории! В случае с тамплиерами Алёна обычно заканчивает Святым Граалем и на этом успокаивается.
— Грааль, Ковчег Завета, — махнул рукой Иван. — «Индиану Джонса» вы насмотрелись, апологеты массовой культуры… А реальная жизнь преподносит другие сюрпризы. Мозговой штурм не предлагаю, все возможные версии обговаривались неоднократно еще во время подготовки к операции. Любые, даже самые маразматические.
— Помню, — кивнул Славик. — Тамплиерам якобы известен путь на американский континент. Рыцари Ордена общались с инопланетянами… Кстати, последнее вполне реально: вдруг храмовники контролируют одну или несколько неидентифицированных Дверей? Ведущих один черт знает куда?
— Следи за языком, странноприимный дом находится на освященной монастырской земле. Чего лыбишься?.. Дьявол, — Иван машинально перекрестился католическим манером, слева направо и двумя пальцами, — для людей, родившихся в нынешнем веке, существо реальное. Донельзя реальное. Нам надо с этим считаться. Двери, о которых знают тамплиеры? Вероятность исключительно высока, вопрос прорабатывался нашими аналитиками. В Иерусалиме известны две «червоточины», одна находится в Старом городе, полкилометра от местоположения Тампля. Поскольку Святой град строился тысячелетиями, прореха постепенно, с нарастанием новых культурных слоев, смещалась под землю. Уже во времена Первого крестового похода Дверь находилась в катакомбах…
— Снова углубляешься в дебри, не имеющие отношения к делу.
— Прости, — Иван встряхнулся, будто мокрая собака. — Отчего бы не поразгадывать старинные загадки, когда есть время мирно рассудить за стаканчиком?.. Хочешь еще вина? У нас осталось литров пять, если не больше!
— Ты обещал завтра устроить большую прогулку по Парижу. Сесть на лошадь с похмелья для меня равносильно самоубийству.
— Похмелье? Дружище, ты о чем? Безупречный натуральный продукт, перебродивший виноградный сок без консервантов, красителей и вкусовых добавок! Подставляй кубок… Чего хмуришься? Осознай — на дворе тысяча триста седьмой год! Париж! Высокое средневековье со всеми его достоинствами, недостатками, величием и ничтожностью!
Иван поднялся, взял серебряный бокал и продекламировал не без вдохновения:
Всемогущие владыки, прежних лет оплот и слава, короли…
И они на высшем пике удержаться величаво не могли.
Так уходят без возврата восседавшие надменно наверху.
Господина и прелата приравняет смерть мгновенно к пастуху.
Где владетельные братья, где былое своеволье тех времён,
Когда всякий без изъятья исполнял их злую волю как закон?
Где спесивец самовластный, процветанье без предела, где оно?
Может там, где день ненастный: чуть заря зарозовела, уж темно?
— Нравится?
— Неплохо. А кто автор?
— Испанец, дон Хорхе Манрике, один из самых талантливых поэтов раннего Ренессанса. Блестящий дворянин, великий воин — идеал своего времени. Как всякий хороший поэт, погиб в бою, очень молодым. И предсказал будущее, каким мы его знаем. Слушай:
Графы, герцоги, маркизы, благородные личины, господа,
Чьи причуды и капризы смерть уносит в час кончины без следа.
Чьи свершенья и утраты в годы мирного покоя и войны
В край, откуда нет возврата, неподкупною рукою сметены.
Мир, ты всех нас убиваешь, так хоть было б в этой бойне, чем платиться.
Но таким ты пребываешь, что отрадней и достойней распроститься
С этой жизнью многотрудной, для утрат нам отведённой и пустою,
Безутешной и безлюдной и настолько обойдённой добротою…
Наши жизни — это реки, и вбирает их незримо море-смерть;
Исчезает в нём навеки всё, чему пора приспела умереть.
Течь ли им волной державной, пробегать по захолустью ручейком?
Всем удел в итоге равный; богача приемлет устье с бедняком.
— Мрачновато, — сказал Славик, выслушав. — Даже немного жутко. Всегда думал, что настоящее искусство должно нести радость, а эти стихи не вызывают никаких положительных эмоций.
— Ты не заметил главного, — мягко сказал Иван. — Люди, среди которых ты сейчас живешь, принимают смерть иначе, чем мы. Стихи дона Хорхе — это не апология смерти, а наставление живущим. Указание пути. Пути без спеси, капризов, причуд, ненужностей, рожденных нашей гордыней. Напоминание, что старуха с косой всех уравняет. И тогда придется встать пред апостолом Петром и рассказать, что ты сделал хорошего, дабы ключ от Рая вошел в замочную скважину, повернулся и перед тобой раскрылись Врата вечности… Славик, постарайся накрепко уяснить: сейчас, в этой эпохе, ты гораздо ближе к Богу, чем у нас дома.
— И к дьяволу, получается, тоже?
— Тс-сс. Не накличь беды. Ты ведь человек верующий?
— Крещен, — ответил Славик. — Бабушка меня крестила, точнее. Совсем маленьким, при советской власти. Когда мы были в деревне, позвала домой батюшку, меня в тазик окунали. Попа помню, с бородой…
— Когда вырос, в церковь ходил?
— Редко. Свечки ставил. Крестик ношу.
— Понятно. Завтра пойдешь на исповедь к брату Герарду Кларенскому, — сказал Иван. — Лично отведу. Вывалишь на него всё, что наболело. Сверху донизу, ничего не скрывая. Думаешь я ничего не замечаю? Ты на грани взрыва от напряжения, сдерживаешься с трудом, бодришься, стараешься не показывать свои чувства. Я боялся брать тебя с собой… Клин клином. Или ты сломаешься, или станешь настоящим аргусом.
— Брат Герард? — преувеличенно спокойно ответил Славик. — Инквизитор?
— Священник. Настоящий. Посредник не только между эпохами, но и между Богом и человеком. Поверь, поможет. Согласен?
— А что мне остается делать?
— Принято. Утром поднимаемся, перекусим и пойдем в Сен-Жан. Пешком. Заодно покажу тебе Париж…
Глава восьмая
Разве я сторож брату моему?
1307 год по РХ, 9 октябряПариж и окрестности- Сир, у городского прево недостаточно людей, и я осмелился бы просить о дозволении включить в состав охраны Sаnctum Officium не только верных слуг вашего величества из числа свиты, но и мирян, трудящихся во благо святой матери Церкви…
— Если вам будет так спокойнее, я не стану возражать, брат Герард… Поэтому вы привели сюда этого человека?
— Да, сир.