— Вы, сударь, по какому делу?
— Брат Герард будет рад меня видеть, — уклончиво ответил Партене.
— Хорошо, — монах подал знак причетнику. — Отведи господина в скрипторий.
Поднялись по узкой лестнице в библиотечный зал, прошли далее, через сводчатую галерею. Ого, охрана здесь составлена из сержантов-храмовников, насмешка какая. Но кому еще оберегать папское представительство, кроме «воинства божьего»? Оружие, впрочем, у гостя не отобрали — никому и в голову не придет, что благородный человек осмелится покуситься на благочестивых братьев.
— Здесь, — шепнул причетник, указав взглядом на тяжелую деревянную дверь. — Вас подождать, мессир?
— Благодарю, я найду выход.
Помещение просторное, с естественным освещением — солнечные лучи льются через узкие окна-бойницы, забранные простенькими витражами с растительным узором. По стенам — огромные книжные шкапы и стойки для тубусов, в которых хранятся пергаментные свитки. Камина нет, обычная жаровня. Стол, заваленный документами.
— Что вам угодно? — не поднимая взгляда от рукописи, спросил плотный розовощекий человек с выбритой тонзурой. Говорит по-латыни.
— Угодно осведомиться, каково кнутобойничаете, ваше преподобие.
Никак не скажешь, что добродушный с виду толстячок, всем обликом напоминающий летописного брата Горанфло — любителя поименовать утку рыбой и хлебнуть доброго бургундского, — является одним из лучших следователей инквизиции в Иль-де-Франс и Нормандии. Герард Кларенский делал стремительную карьеру в нунциатуре, ходили разговоры о его скором переводе в реймсский епископат, а то и в Рим, но флегматичный доминиканец отказывался от столь высокой чести, смиренно продолжая работу в Париже.
— Наконец-то, — сказал монах, без затруднений перейдя на русский язык. — Затвори дверь поплотнее и крюк набрось. Меня не осмелятся беспокоить, но мало ли? Сам знаешь, служба. Вон там, в ящике, возьми вино и два стаканчика, тащи сюда…
Сразу видно, эти двое знали друг друга давно и прочно. Чуть приобнялись, с похлопыванием по плечам.
— Здор’oво-здор’oво, — обрадованно сказал брат Герард. — Давно в Париже?
— Утром приехал, бросил вещи в Сен-Дени и сразу к тебе.
— Один?
— Нет, с новым аргусом. Опыт нулевой, хотя и подает надежды.
— Ты что же, его в одиночестве бросил? — изумился монах. — Ничего не натворит?
— Спит дома как сурок, переволновался.
— Француз?
— Русский. Начал работать с нами недавно, направление — девятый век. Парнишка сообразительный, но очень уж зажатый, всего боится. Будем воспитывать. Как у тебя дела?
— Кошмар, — признался брат Герард. — Работаю с утра до ночи, не высыпаюсь. Причем наше ведомство занимается совершенно несвойственными церковному суду делами, от махровой уголовщины до серийных маньяков… Взгляни на отчет службы городского прево о массовых убийствах на улице Боннель — дело передали инквизиции, отлично понимаю капитана Марсиньи. Ему страшно, а у нас нервы все-таки покрепче.
Доминиканец перебросил гостю мелко исписанный пергамент.
— Н-да, — протянул Иван, изучив. — Волосы дыбом. Жаль, этого де Бевера не удалось живым взять.
— Подозреваю, господа королевские сержанты его прикончили не при попытке к бегству, а по собственной инициативе. Так сказать, в состоянии аффекта. Мамашу и слугу психа повязали, показания дают такие, что закачаешься — я докладываю только главе нунциатуры Гийому де Вэру, посвящать в дело посторонних запрещено под страхом отлучения. Ниточки-то ведут туда…
Брат Герард кивком указал на открытое окно, за которым виднелась башня с черно-белым знаменем на вершине.
Ниточки-то ведут туда…
Брат Герард кивком указал на открытое окно, за которым виднелась башня с черно-белым знаменем на вершине.
— Да неужто? — присвистнул Иван. — Совпадение?
— Я не верю в совпадения. По должности не положено, — инквизитор внезапно озлился, залпом опрокинул стаканчик с вином, вскочил, начал ходить из угла в угол кабинета. — Знаешь, сколько у меня доносов на храмовников? Шестьдесят три! И это только за текущий год! Со всей Франции! Чепуху и откровенный вымысел я отметаю, но бумаги храню — пригодятся потом, на процессе. Влепим этой своре по полной программе.
— Ты не слишком увлекся? — осторожно сказал Иван. — Нехорошо, когда посредник настолько вживается в роль.
— Дорогой друг, — брат Герард остановился и яростно посмотрел в глаза собеседника. — Я редко бросаюсь пафосными высокопарностями, однако борьба со злом входит в мои прямые профессиональные обязанности рукоположенного священника и инквизитора. Во Франции такового зла везде хоть отбавляй, но эти, — очередной взгляд на оконный проем, — перешли все мыслимые и немыслимые границы. Не хуже меня знаешь, к чему приводит абсолютная безнаказанность и вседозволенность… Его высокопреподобие де Вэр по моему представлению имел беседу с королем, привел часть доказательств. Филипп разгневался, едва не наломал дров, но потом согласился действовать осторожно.
— Мы все знаем, чем дело закончится, — напомнил Иван. — Зачем так нервничать? История неизменяема.
— Пускай, — резко кивнул доминиканец. — Но если я вот этими самыми руками отправлю на костер лишний десяток мерзавцев… Будем считать, моральная компенсация за долгие годы работы на этой стороне и перманентный стресс. Зло — никакая не абстрактная категория. Зло существует. Видимое, воплощенное, материальное. Хочешь, устрою тебе экскурсию на улицу Боннель? В подвал дома? Наши братья там четыре последних дня работают, один монах спятил — пришлось запереть…