«Удивительный случай, девчонка, помещенная в сухой колодец, продолжает оставаться в живых. Видно, сыграло роль низкое происхождение, дарующее поразительную выносливость. Теперь она не кричит, только подвывает, будто пойманный волчонок».
«…Такая досада — пришлось расстаться с Эстель! Она была самой хорошенькой, продолжая оставаться миловидной посейчас, спустя три дня. Своеобразно миловидной, ибо хранение тела на леднике ненадолго спасает его от прикосновения смерти. Придется немедленно начать бальзамирование. Ее очаровательная головка займет достойное место в сокровищнице. Девчонка из колодца (ее, как выяснилось, зовут Люси) пыталась сбежать — отправил ее в нижний подвал, к животным. Там ей самое место. Маленькая, хитрая, грязная тварь…»
Марсиньи перевел глаза на другой отрывок. Одна из последних записей.
«…Жак (на вид — семи, наверное, лет, сам точно не знает) и Элинор по прозвищу Козочка (десяти лет, для своего возраста на удивление хорошо развита и сообразительна). Мальчишка похож на мышонка — пищит, хнычет, просится домой, пугается темноты и громких звуков. После поселения в клетку впал в непрекращающуюся истерику. Годится только на кухню, к празднеству святого Ремигия.
…Бедняжка Жак умер слишком быстро, хотя я все делал правильно — он задохнулся от крика и страха. Ланцет, впрочем, был исключительно остер и не мог причинять ему чрезмерной боли. Однако не могу не признать, что паштет из его печени, великолепно приготовленный матушкой, был нежен. Единственно, я ошибся в выборе вина к блюду — в следующий раз придется посылать к виноторговцу за розовым пуатевинским.
…Элинор испробована в качестве прислужницы в спальне. Первые два раза много кричала, выказывала сопротивление, прикидывалась безумной и хотела повеситься на шнуре от балдахина. После надлежащего внушения успокоилась и начала относиться к своим обязанностям с подобающим рвением. Пришлось только привязывать руки к спинке постели. К началу зимы вполне сможет заменить столь неудачно потерянную незабвенную Эстель…»
Капитан осторожно отодвинул книгу — истинно адову скрижаль… — встал, прошелся по обширному подвалу, пытаясь смотреть себе под ноги, а не по сторонам, и наконец уставился на бледно-меловых сержантов.
В глазах Арно де Марсиньи читался только один навязчивый вопрос: как такое могло произойти? Почему сатана безнаказанно орудует в сердце христианской Франции?
Медленно, с нарочитой плавностью, господин капитан повернулся к молодому господину де Бевер, полусидевшему у подвальной каменной стены, возле стола и под крюком, на котором был укреплен маленький, с два мужских кулака, череп — кожа давно мумифицировалась, но время не тронуло волосы ребенка, остававшиеся коричнево-золотистыми.
Может быть, это и есть «незабвенная Эстель»? Не зря ведь череп висит над столом хозяина? Остальные крюки на противоположной стене — всего тридцать два. И бочки, в которых что-то засолено. Что именно — Марсиньи даже и представлять не хотел. Пусть инквизиция разбирается.
И еще клетки, как для обезьян в королевском зверинце дворца Консьержери: небольшие, в половину человеческого роста, тесные, ржавые. Рядом темная, глубиной в семь-восемь локтей, яма в углу. Оттуда неясно доносится запах разложения.
Козлы с положенными на стойки досками — доски обильно окрашены коричневым, как на бойне. Да, на бойне…
Бевер тупо смотрел в стену, шевеля затекшими пальцами — запястья накрепко стянуты веревкой, найденной здесь же, в подвале.
Он чуть вздрогнул, когда капитан неожиданно нагнулся, взмахнул вытянутой из ножен дагой, рассекая путы.
Марсиньи поднял арестованного за шиворот, поставил на ноги и, заставив Бевера смотреть на себя, тихо, почти с лаской, сказал:
— В доме есть еще кто-нибудь живой? Понимаешь? Живой? Это последний мой вопрос, обещаю.
— Нет. Никого нет…
Быстрым, мгновенным движением капитан всадил дагу чуть левее грудины мессира де Бевера, почти пригвоздив его к стене. Безразлично понаблюдал за тонкой струйкой крови, появившейся из угла безгубого рта.
В углу завизжала хозяйка.
— Убит при попытке сопротивления, — пояснил капитан опешившим сержантам. Первый Гуго понимающе кивнул, отводя взгляд. — Утихомирьте ведьму и выволоките ее наверх. Я не могу здесь находиться, подождем святых братьев в комнатах. Или на кухне.
— На кухню идти не советую, господин де Марсиньи, — угрюмо отозвался Мишель де Ливаро, недавно обыскавший дом. — Там еще хуже…
— Что же может быть хуже? — озадачил сам себя капитан и из предосторожности попинал сползшее на пол тело Бевера.
Мертв.
Гнида.
Ничего, инквизиция полакомится его слугой и матушкой, большой искусницей в деле приготовления паштетов из печени. Если же мадам Бевер начнет орать об убийстве ее драгоценного отпрыска вероломными сержантами короля, ей либо не поверят, а если и поверят, то инквизиторы будут только благодарны капитану Марсиньи за избавление от долгих допросов обвиняемого.
Доказательств и так предостаточно — полный подвал. И кухня, если верить Мишелю. Про леденящий кровь дневник досточтимого мессира де Бевера говорить нечего. Остается надеяться, что доминиканцы сожгут этот бесовской документ вместе с телом его создателя — труп хозяина также будет передан инквизиции.
Дом после расследования наверняка разберут, а землю просолят. Если, конечно, святые братья решат предать огласке происшедшее.
Можно рассчитывать, что землю просолят столь же тщательно, как и скрывающиеся в бочках остатки многотрудной деятельности безумного убийцы. Марсиньи частенько встречал сумасшедших и прежде, но такое…
Такое капитан видел впервые в жизни и надеялся более никогда не видеть.
Господи, ведь полоумный Жерар де Бевер орудовал под носом королевской стражи полтора года! А раньше, до переезда в Париж, наверняка выходил на охоту за невинными душами у себя в Нормандии — придется отправлять депешу бальи графства Майен, выяснять происхождение самого Бевера, узнавать, почему он поселился в столице, не водилось ли за ним каких грешков на родине… Наверняка водились, да такие, что подумать страшно.
— Благослови тебя Господь, сын мой! — новый, незнакомый голос раздался с лестницы. За спускавшимися в подвал четырьмя доминиканскими монахами маячила озабоченная физиономия Гуго де Кастро. Наконец-то следователи инквизиции соизволили продрать глаза и явиться на зов господина капитана. — Можете называть меня отцом Герардом Кларенским. Что здесь произошло?
Сам Герард Кларенский? Ему можно смело довериться — этого человека знает весь Париж. Безупречно благочестивый и дотошный монах, числящийся при папской нунциатуре Парижа.
Марсиньи молча указал на стену с крюками.
— Многочисленные убийства, — пояснил капитан замершим у подножия всхода монахам в белых сутанах и черных плащах с пелеринами. — Поверьте, ваше преподобие, если бы здесь откровенно не попахивало самым черным колдовством, я не осмелился бы тревожить Святейшую инквизицию.
— Злодеи схвачены? — скорее утвердительно, чем вопросительно, произнес Герард Кларенский, мгновенно приняв деловой и сосредоточенный вид. Да, братьям-проповедникам можно только позавидовать — на их стороне сам Господь и святой Доминик! Уверенных в себе служителей Истинной Веры не ввели в смущение даже детские черепа, украшавшие стены. Дьявольские козни монахам Ордена не страшны.
— Тот, кто совершал эти… это… словом, владелец дома был убит, оказав вооруженное сопротивление королевской страже, — скрывая эмоции, лениво протянул капитан, указывая кивком на труп Бевера.