Поэтому старайся видеть в нем только прислугу и ничего больше. С точки зрения дворянина — он никто. Понимаю, тяжеловато, но ты обязан вести себя соответственно стереотипу поведения.
Распаковали два тюка с багажом. В нынешнем «полевом выходе» оборудование, произведенное в XXI веке, не использовалось. Почти. Два радиомаяка, замаскированных под простенькие нательные дароносицы — на такие никакой уважающий себя грабитель не покусится, — и не более. Полагаться можно только на свои мозги и внедренную агентуру, обладающую незаменимым опытом.
…- Вот не нравится мне это слово — «агентура», — балагурил Иван, пока раскладывали по сундукам вещи: несколько комплектов нарядов, от парадных до повседневных, нижнее белье, несколько книг на пергаменте, солидный набор холодного оружия. — Не романтично, сразу вызывает в памяти романы Тома Клэнси, КГБ, ЦРУ и другие атрибуты шпионских романов времен холодной войны. «Темпонавты» из фантастических книжек? Еще хуже, ненавижу неологизмы! Шпион? Фу! В нашей компании установилось определение «посредник», если угодно на латыни или французском — медиатор, m’ediateur. Мы ведь и правда посредники, осуществляющие связь между эпохами, одновременно интегрированные в две реальности и не принадлежащие каждой из них до конца…
— Медиатор, — Славик попробовал слово на вкус, — Неплохо звучит. И много здесь посредников?
— Соберемся вместе через несколько дней, каждого увидишь. Гуго де Кастро живет в исторической реальности почти девять лет, полностью адаптировался и натурализовался, в Париже четырнадцатого века мессиру сержанту нравится больше, чем дома, — отпуска в нашем родном времени его тяготят, хочет сюда…
— Он откуда родом?
— Гуго? А он испанец, из Толедо. Твоего возраста. Идеалист в хорошем смысле этого слова — другие на долговременные командировки не соглашаются или быстро просятся обратно. Гуго прижился, чувствует себя здесь как рыба в воде, доверенное лицо капитана Арно де Марсиньи — начальника парижской уголовной полиции в нынешнем примитивном виде. До комиссара Мегрэ капитану очень далеко, но это лучше, чем совсем ничего.
— Медиаторов много? Ты мне про них ничего не рассказывал. На инструктаже ни слова. Почему?
— Секретность. Неполное доверие к тебе. Именно «неполное», в отличие от настоящего недоверия. Учиться надо на опыте, который ты сейчас приобретаешь. Моя задача подсказывать, предостерегать, защищать от неприятностей, поучать и заставлять вести себя как положено. Причем делать всё это ненавязчиво. Получается?
— Черт его знает, — ответил Славик. — Мозоли на заднице я себе натер такие, что сесть больно — всего за восемьдесят километров в седле от Суассона до Сен-Клу и Парижа!
— Сам дурак. Основа мобильности в нынешние времена — кавалерия. А ты лошадей боишься. Ничего, постараюсь тебя адаптировать и к верховой езде. Мы тут надолго… Не на годы, но месяца два или три проведем в исторической реальности, пока не откроется новое «окно».
— Сударь! — Разумеется, засов на входную дверь никто не набросил, входи кто хочет. На пороге красовался Аньель с холщовым мешком в руках. — Мессир де Партене! Как приказывали!
Мальчишка торжественно доставил мешок к столу, распутал стягивающий горловину кожаный шнурок и выставил два бутылкообразных керамических сосуда литра по четыре каждый. Круглые караваи с запекшейся коричневой коркой, от которых упоительно пахло домашним хлебом, и толстенный — с предплечье взрослого человека — колбасный круг, перетянутый шнурком из волокон конопли. Как Аньель припер эдакую тяжесть?
— Одно денье и пять су осталось, мессир.
— Оставь серебро себе, — милостиво кивнул Иван.
Как Аньель припер эдакую тяжесть?
— Одно денье и пять су осталось, мессир.
— Оставь серебро себе, — милостиво кивнул Иван. — Теперь разожги жаровню и иди. Понадобится — позову.
Ставни пришлось распахнуть настежь — тяжелая железная жаровня поначалу коптила. Когда в ней остались только раскаленные угли, Иван занялся готовкой: порезал кинжалом хлеб с колбасой, выдавил жир на ломти, поставил решетку над угольками. Подогрел. Продавил пробки, разлил вино в кубки потемневшего серебра, стоявшие на полке.
— Пробуй.
Славик пригубил вино. Неплохо, очень неплохо — вкус настоящего винограда, смоляной оттенок, не кислое и не приторно-сладкое. Бутерброд? Нет, это слово осталось давным-давно в будущем…
Четвертина ржанки толщиной в два пальца. Помол крупный, с отрубями. Пахнущее дымком мелко рубленное мясо с салом, головками чеснока и непонятными травками. Невероятно вкусно.
— Оценил? — довольно спросил Иван. — Уставшим выглядишь. Давай-ка заваливайся спать, надолго. Акклиматизацию лучше всего переживать во сне. Я сейчас поеду по делам, разбужу вечером — сходим в монастырь августинцев, там кормят от души. Дверь запри на засов, я покричу, когда вернусь.
— Куда собрался? Ты ведь тоже устал!
— Нет. Мне тут комфортно. Хочется драйва. Прокачусь на лошадке в Ситэ и на правый берег, надо увидеть кой-кого из старых знакомых. В отеле Сен-Дени ты под защитой монастыря, никто и пальцем тронуть не посмеет. Ничего не бойся, ложись и спи.
Славик послушался. Сбросил кожаный колет и штаны, оставшись только в короткой нижней рубахе и брэ, залез на постель-гигант, укрылся пушистым одеялом и моментально вырубился. Путь в Париж образца октября 1307 года был не то чтобы трудным, но долгим и заковыристым.
* * *Жан де Партене велел конюху оседлать не фландрийца, а лошадь, принадлежащую обители — «прокат» гужевого транспорта в отеле Сен-Дени входил в изобретенный задолго до ХХI века список услуг по схеме «всё включено», недаром августинцы установили безбожно высокую плату за постой. На один турский ливр многодетная семья может благополучно жить полгода, а святоши дерут по ливру с человека за четыре седмицы — обитель недаром процветает…
Время близилось к полудню. На набережной от Нельской башни до моста Сен-Мишель было оживленно — полно лодок и барж, доставивших товары с севера, из Руана и Гавра, надо успеть до ледостава, зимы в последние годы холодные, река замерзает.
Всадник выехал в Ситэ, оставил за спиной мост Нотр-Дам, более похожий на плотно застроенную улицу — традиция возводить дома по краям мостов изживется еще очень нескоро, — свернул направо к Гревской площади. Без всяких эмоций оценил трех поклеванных воронами висельников, болтавшихся на перекладине, и направился в сторону квартала Марэ, над которым господствовала приземистая башня — Старый Тампль.
Впрочем, мессира де Партене городская резиденция Ордена Храма пока не интересовала — путь лежал к церкви Святого Иоанна, Saint-Jean-en-Gr’eve, стоявшей рядом с владением тамплиеров.
Лошадку оставил у коновязи — не уведут, этот район охраняется великолепно, неподалеку дворец Турнель, принадлежащий королевской семье. Да и поостережется парижское ворье орудовать под носом у братьев-доминиканцев; в храме и прилегающих строениях обосновался не кто-нибудь, а Sanctum Officium — Священная инквизиция и апостольская нунциатура.
— Я хотел бы увидеть брата Герарда Кларенского, — со всем возможным почтением обратился дворянин к монаху в черно-белом орденском облачении. — Надеюсь, он все еще трудится здесь, в славу Господа нашего?..
— Трудится, — легко согласился доминиканец. — Вы, сударь, по какому делу?
— Брат Герард будет рад меня видеть, — уклончиво ответил Партене.