До начала первого этапа операции осталось меньше недели.
* * *…- Можешь спокойно говорить по-русски вполголоса, никто внимания не обратит, — сказал Иван Славику. — Найдутся вдруг любопытные — отбрехаюсь, якобы один из пелопонесских диалектов. Важнейшее правило — не шуметь, мы беседовать во время трапезы вправе, а монахам запрещено, нарушение устава.
Мирянам в трапезной августинской обители выделялся отдельный стол, ближе к выходу из большущей залы, общей «столовой» монастыря, где братия в полном составе — от аббата до послушников — принимала пищу. Обычная сословная сегрегация, духовенство отдельно, все прочие отдельно.
Гостей кормили теми же блюдами, что подавали монахам: баранье жаркое, птица, пироги, овощи с оливковым маслом — привычная капуста, вываренная морковка, чеснок и соленые яблоки. Белые горячие лепешки, пшеничные, можно макать в плошку с мёдом. Вино, конечно.
Наступил вечер, солнце зашло, потому трапезная освещалась множеством факелов. На кафедре возле стола настоятеля разместился толстый августинец, читавший за ужином монастырское «правило», напоминающее братьям о смирении и близящемся Царствии Небесном. Аббат благословил, монахи и постояльцы Сен-Дени расселись, принявшись за еду.
За длиннющим шестиметровым «гостевым» столом устроились всего полдесятка мирян — Иван со Славиком, приезжая дама, скорее всего оказавшаяся в столице по судебным делам, паломник с пришитой к одежде морской раковиной и седой дворянин, герб с белыми орлами на котте свидетельствовал, что старик родом откуда-то из Лотарингии. Народу негусто, оно и к лучшему: никто не навязывается в друзья и не желает развлечь себя беседой с сотрапезниками.
— Я всё это не сожру, — Славик оценил деревянное блюдо библейских размеров, воздвигнутое перед ним служкой. — Взвод можно накормить.
— Тебя никто и не заставляет. Немного возьмем с собой, позавтракать утром. Остальное монахи раздадут нищим, обычная практика. Учти, специй совсем нет — перец сейчас ценится дороже золота, остроты добавляют травы и чеснок…
— Как день прошел? — подумав, Славик взялся за цыпленка, баранья лопатка выглядела слишком жилистой. — Я, по ощущениям, часов десять спал.
— Благополучно. Навестил парижских медиаторов, они жаждут с тобой познакомиться. Через день — рабочее совещание в Сен-Жан-ан-Грев. В ночь с двенадцатого на тринадцатое число начнется самое интересное, постараемся принять в веселье непосредственное участие.
— Кто нам позволит?
— Раздобуду бумаги в инквизиции — поверь, в этом учреждении у меня неплохие связи. Или, что гораздо проще, напросимся в сопровождающие к следователю Трибунала, его преподобие не откажет. Окажемся в самой гуще событий. И не смотри на меня, будто теля на мамкино вымя — во-первых, инквизиция наш самый важный союзник, во-вторых, брат Герард Кларенский, второй человек в Трибунале после епископа де Вэра — посредник. Девять лет здесь, выслужился.
У Славика челюсть отвисла. Он предполагал, что внедренные загодя медиаторы (в отличие от «оперативных групп», появляющихся в исторической реальности на краткое время) могли достигнуть в средневековой Франции определенных высот — богатый купец, преподаватель в Университете, наконец военный не самого высокого ранга, но инквизитор? Причем не простой монах, а заместитель председателя коллегии?
— Вы своих людей в короли или герцоги еще не продвинули?
— Не имеет практического смысла. Численность высшей аристократии ограничена, все знают друг друга в лицо, тесные династические связи, войти в этот круг неимоверно сложно. Другое дело — церковь, где человека оценивают не по знатности происхождения, а по способностям.
Бывало и простолюдины Римскими Папами становились, тот же Целестин Пятый, умерший одиннадцать лет назад, или святой Григорий Великий… Кроме того, духовенство — самое образованное сословие эпохи, интеллектуальная элита.
— И этот… Брат Герард, он что — еретиков сжигает?
— На моей памяти пяток спалил. Только не еретиков, а самых настоящих преступников. Пойми наконец, инквизиция в современном виде — это не сборище фанатиков с огнеметами, сметающих с лица земли все живое. Не виноват — разберутся и отпустят, виновен — костер вовсе не обязателен, спектр наказаний самый широкий, от церковного покаяния до заключения в крепость. Сам увидишь, придется поработать вместе с Трибуналом. Какое-то время. Изымать документы храмовников будет Sanctum Officium, наша задача — взглянуть на самое интересное и прибрать к рукам некоторые свитки. Не спрашивай, какие конкретно, не знаю пока. Существует общая установка, в каком направлении искать, остальное зависит только от нас.
— Выходит, сокровища Ордена отодвигаются на второй план, — понимающе кивнул Славик. — Золото-бриллианты не нужны? Охотимся за бумагами?
— Сколько можно повторять: не знаю! Будет смешно, если в итоге выяснится, что в Тампле нет вообще ничего стоящего, кроме долговых расписок и бухгалтерских книг, а братство из военного Ордена превратилось в обычнейший банкирский дом… Ешь давай, в монастыре строгое расписание: аббат даст знак и придется заканчивать трапезу.
Возвращаться домой пришлось по вечернему городу, обитель находилась в одном квартале от зданий отеля. Пришлось поторопиться, близилась полночь, а недавний указ канцлера Ногарэ воспрещал обывателям выходить на улицы ночами. На окраинах запрет фактически не исполнялся, следить некому, но Ситэ и Консьержери рядом, служба городского прево бдит — совсем не улыбается провести ночь в кордегардии и нахвататься вшей. Дворянин ты или нет, разбираться не будут, закон есть закон.
Как и советовал рачительный брат Клементин, в комнатах накрепко закрыли ставни и запалили полдесятка ламп — свет тусклый, колеблющийся, но это лучше, чем сидеть в темноте. Перед отходом ко сну предстояло обычное развлечение: урок разговорного латинского, Иван не уставал вбивать в подопечного новые знания, без которых на этой стороне делать нечего.
Четырехмесячный период подготовки к экспедиции не пропал даром: латынь Славик понимал неплохо, мог перевести рукописный текст, но говорить без запинок, бегло, пока не получалось, несмотря на предельную простоту грамматики и фонетики. Со среднефранцузским дело обстояло значительно хуже — не давалось аргусу это наречие и точка!
…- Твое счастье, что сейчас большинство дворян знают латинский, — вздыхал Иван, искренне огорчавшийся неудачам Славика в области лингвистики. — Худо-бедно сумеешь объясниться. Представь, завтра мне на голову упадет кирпич, работать придется самостоятельно и в полном одиночестве, что станешь делать?
— Поеду искать Гуго де Кастро, — не раздумывая ответил Славик. — Медиатор медиатору друг, товарищ и брат. Гуго поможет.
— А если его отошлют по служебным делам куда-нибудь в Руан?
— Надоел! Инструкции я помню назубок: остался один и не знаешь, как поступить, возвращайся к Двери. В первую очередь так и сделаю, дорогу к Сен-Клу найду, приметы в памяти остались.
— Эх ты. Одни инструкции в голове. А как же импровизация? Попытка рискнуть? Проявить самостоятельность? Такое приключение раз в жизни выпадает — оказался в центре водоворота, изменившего судьбу Европы, и позорно сбежал, убоявшись решаемых трудностей?
— Тебя не поймешь, — насупился Славик. — То безостановочно твердишь про инструкции, технику безопасности и обязательные правила поведения, теперь вдруг запел про импровизации и риск.