Более семи тысяч снимков, начиная с Польской кампании и заканчивая взятием Берлина и разгромом Японии. Закладку Славик нарочно положил на разворот с кадрами Ялтинской конференции, где личность потенциального получателя ценной бандероли была отображена наиболее полно — маршал Сталин и президент Рузвельт, маршал Сталин в Ливадийском дворце, маршал Сталин и товарищ Молотов…
Допустим, посылка дойдет до адресата. Допустим, он оценит ее содержание. Что дальше?
Есть подозрение, что ровным счетом ничего. Многолетний опыт аргусов свидетельствует: писатели-фантасты нагло врут, субстанция, именуемая «историей», прекрасно заботится сама о себе — даже если очень захочется, Гитлера или Наполеона ты не убьешь, Пуническую войну не предотвратишь, а «Титаник» в любом случае утонет, как ни старайся при возможной личной встрече с капитаном Смитом предупредить его о грядущей катастрофе. Поговорка «сделанного не воротишь» актуальна и при работе в «исторической реальности» — любые твои действия приведут к результату, записанному в летописях и учебниках. Любые.
Давайте проверим, попытка не пытка. Рискованно, но…
Зов Двери начал чувствоваться, когда Славик с Алёной вышли на улицу Дзержинского — так сейчас называлась Гороховая. Тихое-тихое гудение, физически ощущаешь, как тебя связывают с «червоточиной» невидимые нити. Дверь каким-то образом опознала своего владельца на расстоянии — попомнишь тут слова Гончарова о том, что аномалии «настраиваются» на аргусов.
— Кажется, прореха нестабильна, — пробормотал Славик. — Ничего, успеем. Я бы понял, случись что нехорошее с Дверью…
Знакомый угловой дом в три этажа. Сейчас он выкрашен блекло-желтым, через семь десятилетий станет бело-розовым. Возле арки, ведущей во двор, стоит запряженная двумя грустными лошадками телега с высоким бортом — оказалось, мусор забирать приехали. Усатый дворник в кожаном фартуке ведет степенный разговор с кучером, жильцы выносят пакеты и ведра с отходами — эта практика оказалась очень живучей, в некоторых старых районах Питера и в XXI веке контейнеры во дворах не устанавливаются, мусор вывозят по расписанию, надо спускаться из квартиры к машине…
На проскользнувшую в арку парочку дворник глянул без всякой заинтересованности: выглядят прилично, наверное, к кому-то в гости пришли. Вернулся к беседе.
Дом строился для обеспеченных горожан, никаких сомнений. Дверь в парадную деревянная, резная, явно осталась с прежних времен. Закрывается не пружиной, а противовесом — антиквариат каких поискать! В лестничных нишах стоят не сохранившиеся в далеком будущем гипсовые вазоны, по углам ступенек заметны крепления для ковра. Все эти приметы дореволюционной истории здания ко времени получения Славиком наследства исчезнут окончательно…
— Где ключи от квартиры? Надеюсь, не потерял?
— В кармане.
Английский замок поддался легко — любой взломщик сумел бы вскрыть хлипкий притвор за минуту. Или в нынешнем Ленинграде обстановка с преступностью резко отличается в положительную сторону от позднейших беспокойных эпох? Искоренили железной рукой? Недаром город произвел впечатление абсолютной безопасности и уюта?
— На крюк не закрывай, — остановила увлекшегося Славика Алёна. — Как хозяева-то в дом попадут?
— Ничего-ничего, сейчас можно, мои планы на вечер несколько изменились.
Славик почувствовал дурноту — голова закружилась. Он уже слышал этот голос. Сегодня. По телефону.
Ой-ой, что делать-то теперь? Влипли!
— Вы были неаккуратны. Оставили в пепельнице окурок «Капитанских», а эти папиросы курит лишь папин друг, с которым они играют в шахматы, коробка хранится специально для него.
Не закрыли ящичек в секретере и зачем-то оставили на ассигнациях золотую монету — если не ошибаюсь, византийскую. Взяли мой портфель, не имеющий никакой ценности, и вторую связку ключей. Грабители? Сомнительно. Кто-то из знакомых? Исключено. Когда я телефонировала, у отца был престранный голос. О чем следовало подумать в первую очередь, особенно принимая во внимание монету?
— Я… — кашлянул Славик, с трудом подбирая слова. — Простите, я взял немного денег, решил, что надо компенсировать. И потратил совсем мало, могу вернуть сдачу…
У входа на кухню стояла невысокая темноволосая девушка. Белые шорты, блузка, беретик. Спортивный стиль. Советская физкультурница и отличница ГТО, как с картинки. Слева на груди вытянутый золотисто-синий значок «Парашютист-спортсмен». Ничего себе хобби у дочери уважаемого юриста! Однако парашютизм в тридцатые был в огромной моде, им увлекалось огромное множество молодых людей!
— Людмила… э… Владимировна? Я не ошибся?
— Не ошиблись, — кивнула миниатюрная хозяйка нехорошей квартиры. Да, сложение у Людочки хрупкое, рост от силы метр шестьдесят, Славику по подбородок. — Дайте угадаю. Говорите на современном русском языке, знакомы с употреблением табака и знаете, какие денежные знаки теперь используются, иначе не взяли бы червонцы. Дверь сейчас затемнена, значит…
— Что — Дверь? — быстро спросил Славик.
— Затемнение. Проход на ту сторону скрыт.
— У нас это называется «слепой период».
— Такое случалось на моей памяти четырежды, я ничего не предпринимала. И вот, дождалась гостей. Наверное, недалекое будущее? Лет десять? Меньше? Одежда совсем как у нас, поэтому так и подумала.
Славик с Алёной переглянулись.
— Разве вы никогда раньше не встречали людей оттуда? — первой решилась Алёна, указав в сторону Двери.
— Встречала. Только из другой реальности, не из нашей. Задолго до нас, вероятно несколько столетий. Давайте пройдем в кухню, я заварю чай. Или вы очень торопитесь?
— Не очень, — твердо сказала филологесса, крепко сжав запястье Славика. — В запасе около часа. Не хотелось бы пропустить окончание затемнения и остаться у вас.
— Вы меня знаете, — уверенно сказала Людочка. — Не испугались и моментально узнали. Страшно подумать, вдруг вы… Мои родственники?
Устроились вокруг стола. Загудела внушительная газовая плита, на которую хозяйка водрузила зеленый эмалированный чайник. Славик неловко молчал — в голове не укладывалось, как можно общаться с умершим человеком. Безусловно, Трюггви, Кетиль или Рёрик-сэконунг с позиций восприятия объективного времени мертвы двенадцать столетий как, но эти бесконечные годы и века воспринимаются абстрактно. С кончины же Людочки прошли считанные недели! А она вот — живая, здоровая и невероятно молодая. Конечно, ей в 1939-м исполнилось всего двадцать лет!
— Я не хотел бы рассказывать о нас, — смущенно проговорил Славик. — Понимаете, знать собственное будущее, на мой взгляд, нечестно. Начнешь подстраиваться под еще не происшедшие события, опасаться, что предсказанное не сбудется, или, наоборот, в страхе ждать будущего. Наверное, стоит оставить всё как есть. Я не прав?
— Получается, вы многое знаете обо мне, — задумчиво сказала Людочка. — Хорошо, пускай. Только один вопрос. Какой год?
— Две тысячи девятый.
— Потрясающе… Значит, там всё хорошо? Вы выглядите благополучными людьми. Прилично одеты, вежливы, пускай и немного стесняетесь.
— Это был второй вопрос, — буркнул Славик.
— Хорошо, хорошо, — встряла Алёна. — Слава, позволь мне? Спасибо.