Запомни раз и навсегда: ни за что не предоставляй полную информацию об открытых тобой секретах! Как сказали бы в романе начала двадцатого века, аргус должен оставаться фигурой, окутанной легкой дымкой таинственности. В этом сила хранителей Дверей — вы не такие, как все.
— Это даже Лоухи заметила. Назвала меня «чужаком», будущее которого от нее скрыто.
— Послушай старую женщину, ведьма знает, о чем говорит. Знаешь, что? Хватит с тебя стрессов и потрясений. Предлагаю запереть Дверь, ключ сдать в банковскую ячейку на хранение, а тебе и Алёне в ближайшие дни уехать со мной. Покажу базу в Сен-Клу, навестим Серегу в госпитале, попутно начнешь знакомиться с основным проектом…
— Рехнулся? — опешил Славик. — Вот так все бросить и уехать?
— Что бросать-то? Привычный образ жизни? Аргус всегда перекати-поле, привыкай. Собаки или кошки у тебя нет, кактусы отдашь соседке. Выбросил ненужное из холодильника, чтобы не протухло, вырубил электричество, закрыл дом — и езжай себе. Понимаю, географическая и социальная мобильность для русского человека кажется чем-то неестественным, ты привязан к дому, к городу, к насквозь знакомой обстановке… Но посмотри на Алёну. Она полмира объездила и везде чувствует себя комфортно.
— Уговариваешь?
— Просто советую. Хозяин — барин, на аркане тебя никто не тащит.
— Я подумаю.
* * *22 февраля 2009 года все трое — Славик, Алёна и Иван вылетели регулярным рейсом в Париж.
Несколько дней спустя дней аргус и его подруга оказались в Вадуце, столице княжества Лихтенштейн, по личному приглашению барона Альберта фон Фальц-Фейна — старик болел, отчего гостей пришлось принять в отдельной палате госпиталя «Вальмон-Жинолье».
Разговор продолжался всего сорок минут, больше не позволили врачи.
ИнтермедияТолстая задницаКапитан МарсиньиКоролевство Франция, ПарижНочь с 3 на 4 октября 1307 годаСвятые Жермен и Дени, какая безумная ночь!
Представьте: на улице Медников двойное убийство, не где-нибудь, а в Ситэ пьяная потасовка, мессиры ваганты из Университета веселились — не обошлось без поножовщины; на берегу Еврейского острова обнаружился мертвый новорожденный, мало того что утопленный, так перед тем еще и задушенный грязным льняным платком.
С вечера начал поступать поток жалоб — от откровенно идиотических («Жалоба Жеана из Витто, скорняка, об оскорблении его соседом Жеаном, который назвал его чесоточным и не единожды плюнул ему на башмак…») до вполне серьезных, которыми назавтра может заинтересоваться господин прево — из церкви Марии Магдалины похищена дарохранительница, с подарками храму от графа де Редэ, заезжавшего в Париж на праздник святого Ремигия.
Сюда же добавим четыре кабацкие драки и две обычные, две пропавшие лошади и потерявшийся ребенок (мессира де Марсиньи давно уже начали беспокоить сообщения о похищении детей — с позапрошлой весны началось, не меньше двух-трех детишек за месяц пропадает)…
Тяжелая ночь, а Париж — тяжелый город.
Темно, хоть глаз выколи. Хорошо, городская стража ходит с факелами, запас которых можно пополнить в любой кордегардии, а так — ни огонька. Почтенные обыватели спят, плотно затворив ставни. Только по периметру Луврского замка, на Нельской башне да на некоторых отелях особо приближенных к королю дворян светятся тусклые, холерно-желтоватые огоньки фонарей или догорающие факелы.
И на Старом Тампле, конечно.
Сентябрь в этом году выдался холодный, с непрекращающимися дождями, постоянным ветром — в прежние лета Булонский лес, что раскидывается сразу за городской стеной, на северном берегу Сены в октябре шелестел жухлыми листьями, а ныне деревья уже две седмицы стоят голые, что твои скелеты из оссуария кладбища при аббатстве Сен-Жермен.
Едва из города выедешь — грязища на дорогах непролазная, лошади в глине, бывало, по брюхо увязали. Про повозки и говорить нечего. Это на юге, в Провансе и Лангедоке, сушь да солнышко — лето словно и не кончается. А столица медленно, но верно превращается в полное подобие римской cloaca maxima: вонь, грязища, горы навоза на улицах, особенно окраинных, золотари обленились, мусор не вывозится, несмотря на строжайший приказ прево Парижа, который в свою очередь получил изрядный нагоняй от грозного Филиппа Капетинга и хранителя королевской печати, мессира Гийома де Ногарэ.
И дождь, дождь, дождь… Кажется, пройдет еще немного времени, город сгниет, как изъеденный язвами прокаженный.
А ведь завтра король снова останется недоволен — на 4 октября, день святого Кондратия, назначен выезд его величества из Консьержери на мессу в аббатство Святого Дионисия, что на горе Мучеников, иначе именуемой Монмартром. Двору придется обонять малоприятные ароматы правого берега Парижа. Однако за одну-единственную ночь ничего изменить невозможно, как нельзя изменить сам огромный город.
Капитан Марсиньи поежился и сипло ругнулся под нос — с покатого, украшенного желтыми королевскими лилиями шлема стекла струйка омерзительно-холодной дождевой воды, попав за шиворот, под стеганку и кольчугу.
Мокро, холодно, гадко! Будь проклят тот день, когда молодой и полный надежд Арно де Марсиньи, младший и ненаследный баронский сын из Аквитании приехал в этот жуткий город! Да, сейчас по прошествии двадцати лет беспорочной службы в судебном округе Парижа он получил высокое звание капитана, скопил достаточно денег, чтобы уйти из гвардии королевских сержантов, наконец жениться и обосноваться в каком-нибудь скромном городишке в Иль-де-Франс, существовать на причитающуюся от казны ренту, но…
Тридцать семь лет и не возраст вовсе, зачем так рано хоронить самого себя и свою карьеру? Иные капитаны и до маршалов Франции дослуживались, да вот только нет подходящих условий — королевство сейчас не воюет, жизнь размеренна, а постоянные стычки с фландрийцами, чьи земли давно желает прибрать к рукам добрый король Филипп, происходят слишком далеко от Парижа.
Конечно, годков через десять можно получить звание прево (а то и бальи короля!), но десять лет чересчур огромный срок для того, чтобы проводить их в вонючей, обнесенной высокой темной стеной тюрьме, именуемой главным городом великого королевства Французского.
Марсиньи верно служил короне и монарху, этого не отнимешь. Но юношеский пыл, когда поимка уличного вора или громкий захват известного грабителя, со штурмом дома, мечной дракой и пожаром, казались приключениями захватывающими и достойными бедного, но гордого дворянина, давно поостыл.
Теперь капитан наизусть помнил имена большинства парижских «ночных цирюльников», знал дома, где можно купить запрещенные византийские зелья или итальянские еретические книги, походя ловил поддельщиков королевских монет и хитроумных ломбардцев, промышляющих контрабандой.
Скучно. Дело давно приелось, а растаскиванием уличных драчунов пускай занимаются подчиненные мессиру капитану сержанты. Все равно в человеческом муравейнике, называемом Парижем (или, если на благородной латыни — Лютецией), порядок не сможет навести никто и никогда. Даже шустрый и тяжелый на руку канцлер Ногарэ, упорно добивающийся того, чтобы эта пропитанная зеленоватой влагой выгребная яма стала образцом европейской столицы.
Хмуро в городе, плохо. Париж живет ожиданием, только вот на что надеется? Год был неурожайный, цены поползли вверх, итальянцы-перекупщики уже запрашивают за зерно цену, вдвойне превышающую прошлогоднюю.
Недавно огласили утвержденный королем указ коадъютора Ангеррана ле Портье де Мариньи, повышающий налог на меру пшеницы — целых полтора су! Вот и думай, как прожить зиму. Ты, королевский капитан, голодным точно не останешься, а вот люди победнее… Значит, не миновать волнений в оголодавшем городе, а из этого следует одно: трудов прибавится.