— И как быть? — Мбома чувствовал себя очень странно. Злости не было, разочарования тоже. Зато неведомо откуда явилось облегчение оттого, что не придется никого убивать, и опасаться за жизнь — тоже.
— Очень просто, — маг улыбнулся чисто и открыто. — Будем учиться жить, не убивая друг друга. Хоть это и непривычно. Меня зовут Костук.
Протянутую руку Мбома пожал, не осознавая до конца, что делает.
— А меня — Мбома!
Ветер на секунду стих, изумленно наблюдая чудную сцену: рукопожатие Красноглазого и Гологолового, орка и зула.
Охотник
Третий день они шли строго на юг, шли без Родомиста. Разговаривали мало, усталость затыкала рот лучше любого кляпа. Поднимались с первыми лучами солнца, среди драгоценных камней росы на листьях, среди ада птичьих воплей, что каждое утро нескладно, но очень громко приветствовали восходящее светило. Когда пускались в путь, солнце начинало припекать. Большую часть зимней одежды зарыли в самом начале пути по лесу, но и то, что оставили, казалось лишним в местном климате. Под безжалостными лучами светила лес парил, отдавал влагу. Туман, не успев сгуститься, рассеивался. В липком, густом воздухе тяжело дышалось, каждый вдох застревал в груди, вызывая у Хорта приступы кашля. Ратан молча пережидал, пока спутник придет в себя, и они шли дальше. К вечеру, когда покрасневшее от усталости солнце решительно направлялось за горизонт, отдыхать, путники с трудом переставляли ноги. Едва хватало сил, чтобы набрать хворосту. Сон приносил мало облегчения — продолжали терзать комары.
В это утро Хорт ощутил недомогание с самого рассвета. В груди что?то посвистывало, мешало свободно проходить воздуху. Любые запахи казались слишком сильными, раздражающими. При ходьбе неприятные ощущения исчезли, но к полудню вернулись, с новой силой. Охотник шел, превозмогая себя. Надежда, что приступа не будет, все еще тлела маленьким угольком.
Но не оправдалась. Сипение все усиливалось. Грудь жадно раздувалась, требуя воздуха, и не могла наполниться. Хорт шел все медленнее и, в конце концов, остановился. В изнеможении присел на поваленный ствол. В ушах грохотала кровь, перед глазами плыл подсвеченный красным туман. По мышцам текла дурманящая слабость.
Словно через стену услышал Хорт голос Ратана:
— Опять приступ! Проклятая болезнь!
К удивлению Хорта, воин говорил без презрения и жалости, с которыми обычно относятся к серьезно больным. В словах Ратана звучало сочувствие, и еще — простая констатация факта, мешающего двигаться далее.
— Оставь меня, — прохрипел Хорт сквозь судорогу, терзающую грудь. — Иди один. Тут не так далеко. В одиночку быстрее получится.
— Ты что, с ума сошел? — отозвался Ратан и, судя по всему, покрутил пальцем у виска.
— Я — лишь обуза, — силы кончились, и Хорт замолк, закрыв глаза.
— Точно — рехнулся, — весело сказал Ратан. — Даже и не думай об этом. Без тебя я собьюсь с направления через версту. И, кроме того, чтобы я бросил спутника одного в лесу, на верную смерть? Это немыслимо! Или ты меня попросишь еще кинжал тебе в сердце всадить?
— Нет, не попрошу, — Хорт разлепил ссохшиеся губы.- Но я замедляю наше продвижение.
— Но я замедляю наше продвижение. Я — обуза, достойная только жалости! — Он хотел прокричать эти слова, но из горла вырвался только шепот.
— Ты — не обуза, — очень серьезно ответил Ратан. — Что это за обуза, которая прошла столько верст, и только благодаря которой мы забрались так далеко. А жалость, она унижает и того, кто жалеет, и того, кого жалеют. Поэтому я никогда не жалел и не буду жалеть тебя. Слишком я уважаю и себя и тебя. Я лучше подожду, пока ты придешь в себя, возьму твой груз, и мы пойдем дальше — вместе.
— Зачем? — спросил Хорт. Одышка утихала, и он мог говорить в полный голос. — Зачем мне идти с тобой? В Храме я не нужен, а до Храма ты дойдешь и сам. Ориентируйся по солнцу, и все.
— Не тебе судить, нужен ты кому?нибудь или нет! — оборвал охотника Ратан. — Что бы сказал Родомист, будь он жив? Эх, стыдоба какая! Ты бросил дом, налаженную жизнь, и все ради того, чтобы дать болезни одолеть тебя? Тогда ты воистину достоин лишь жалости.
Ратан отвернулся. Хорт закусил губу, но смолчал. Дыхание почти восстановилось, а когда исчез противный тонкий свист при вдохе, он встал. Решимость пришла неизвестно откуда, и Хорт злился на себя, на собственную слабость. Нет, надо идти до конца, и если умереть — то на ногах.
— Я готов, пойдем, — сказал охотник мрачно.
— Теперь я вижу мужчину, — улыбнулся Ратан. — Давай сюда мешок.
Хорт ощутил, как кровь приливает к щекам, но мешок отдал. Какой смысл настаивать, проявлять гордость, если при ходьбе с грузом приступ повторится через версту. А так — может и обойтись.
Воевода
Налегке Хорт пошел быстрее. Нести осталось только оружие. Охотник ловко обходил завалы, находил дорогу через сплетение ветвей. Ратан, отягощенный двойной ношей, едва поспевал за ним.
Солнцу надоело карабкаться по голубому скользкому куполу, и оно остановилось, истекая зноем. Затем потихоньку начало спускаться. Тени, что были совсем короткими, стали понемногу удлиняться. От Хорта, что шел в пяти шагах впереди, доносился могучий аромат пота.