— Да, она тоже на это надеялась, — подтвердила девушка. — Она сказала, что теперь будет раздеваться не сразу, а немного постоит на берегу. И еще она сказала, что каждый вечер будет вывешивать свой платок на окно, чтобы указать, где ее держат. Я знаю наше окно, но это на случай, если меня с вами не будет.
— Этот знак могут увидеть стражники.
— Нет, после ужина ворота закрываются и снаружи никто не ходит. Если вдруг заметят, Ина скажет, что его облили и повесили сушить.
Зора устало закрыла глаза. Ее уложили спать, оставив ей котелок с водой, затем улеглись сами. Наутро ей стало лучше. Она держалась на ногах, хотя еще чувствовала слабость. Илдан порылся в мешке и нашел для нее матросский платок на голову. Все они тоже обвязывали головы такими платками, купленными по настоянию Бесстрашного. Коня Кэндо разгрузили, распределив вещи по остальным лошадям и оставив на нем только затянутый подпругами потник. Кэндо усадил Зору на коня, а сам сел позади нее.
Однако, к обеду конь начал слабеть от двойной тяжести и отставать, поэтому седло вернули и теперь мужчины по очереди шли пешком. Впереди было еще три дня пути по пустыне.
Три дня спустя все, включая девушку, шли пешком и вели в поводу чуть живых от голода и жажды коней. К счастью, пустыня вскоре кончилась. Стала появляться зеленая трава, лошади взбодрились и заторопились вперед. Вскоре дорогу пересек ручей.
Когда кони напились, Илдан предложил заночевать здесь, но Кэндо сказал, что впереди есть лучшее место для ночевки. На закате они пришли к широкому ручью, где еще сохранялись следы стоянки большого лагеря. У ручья была хорошая трава, и коней сразу же отпустили туда пастись. Зора, несмотря на тяжелый путь, совсем оправилась и помогала Кэндо готовить еду.
Когда котелки сняли с костра, совсем стемнело. Зора расстелила тряпку и выложила на нее нарубленный топором хлеб, за время пути по пустыне превратившийся в сухари каменной твердости. Есть его можно было, только замочив в кипятке или горячей похлебке. Остальные с мисками и ложками сели вокруг котлов, собираясь ужинать.
— Добрый вечер! — вдруг раздалось из темноты.
— Добрый вечер! — вдруг раздалось из темноты.
Все разом обернулись на голос. На границе света и тьмы стоял длинный, тощий парень в бедной и поношенной одежде. На его плечах виднелись лямки дорожного мешка, из?за спины выглядывал кожаный чехол, в каких носили цитру. Узнав в нем бродячего певца, все расслабились.
— Добрый вечер, — повторил парень, подходя ближе и дружелюбно улыбаясь. — Не найдется ли у вас кусок хлеба и кружка кипятка для бедного странника? — он заглянул внутрь рассевшегося у костра кружка, посреди которого дымились котлы. — А за миску каши я спел бы вам, хоть целый вечер.
— Присаживайся. — Кэндо подвинулся. — Миска с ложкой есть?
— Конечно, — просиял бродяга. — Как же в пути без этого?
Он снял с плеч свой тощий дорожный мешок, оставив, однако, чехол с цитрой висеть за плечами. Вблизи стало видно, что он не так уж и молод — морщинки у глаз и редкие седые волоски в темной спутанной шевелюре говорили, что ему по меньшей мере за тридцать. Из мешка появилась вместительная жестяная миска, за ней ложка и кружка.
— Ого, — уважительно сказал Кэндо, принимая миску.
— Да, не маленькая, — улыбнулся певец. — В большую посуду рука не положит мало.
— Не положит, — щедро наполнив миску, Кэндо вернул ее певцу. Тот нерешительно потянулся за сухарем и макнул его в горячую похлебку. Зора разлила оставшуюся похлебку по мискам. Некоторое время все молча ели ее, затем пришла очередь за кашей и чаем из травок, собранных Гэтаном у ручья.
Компания у костра украдкой рассматривала гостя. Он был худ и костляв, чем?то напоминая крепкое некогда дерево, подточенное изнутри гнилью. Выпуклые карие глаза смотрели беззлобно и приветливо, как у человека, чье пропитание зависит от чужого дружелюбия. Узкое лицо с запавшими щеками, большой подвижный рот. Сейчас этот рот ел кашу с аппетитом, но без отталкивающей жадности. Было заметно, что певец изголодался, но голод не повлиял на его привычку есть красиво. Ладонь, державшая миску, была большой и костистой, пальцы — длинными и подвижными. Такая ладонь наверняка была в ладу со струнами.
Певец, в свою очередь, рассматривал исподтишка компанию у костра. Высокий крепкий парень, явно не из простых, юноша?горбун, еще один парнишка?подросток и послушник Аргиона. А с ними девушка?нищенка, явно не жена и не любовница никому из них. Он видывал всякие компании — крестьянские семьи, ремесленные артели, рыбацкие и матросские сборища, кучки торговцев, едущих на городские рынки — но готов был поклясться, что такой странной компании никогда еще не видел. Вслух он ничего не сказал — говорить странной компании, что она странная, чревато опасностью. Однако, эта компания нравилась ему, хотя и неясно, почему.
После ужина Гэтан с Зорой пошли на ручей мыть посуду. Певец, выполняя обещание, вынул из чехла цитру и уселся поудобнее. Некоторое время он настраивал и без того прекрасно настроенный инструмент. Когда Гэтан и девушка вернулись с ручья и тоже сели у костра, он спросил, что спеть.