Ледяная арфа гангаридов

— Я не умею рассказывать.

Старый Рох уже знал, что из Гэтана слова не вытянешь. Тот ничего не скрывал, но все на вопросы отвечал односложно. Узнав, что Гэтан — сын придворного мага, Рох так до конца и не поверил в это. В его представлении о жизни считалось, что придворные должны быть богатыми, а богатые должны быть важными и заносчивыми. Этот парнишка выглядел слишком обыкновенным, если не считать его рук и того, что он казался значительно моложе своих неполных двадцати лет. Сам Рох таким был лет в шестнадцать — нет, таким он не был и в шестнадцать. В эти годы он уже колачивал ровесников, да и парням постарше от него доставалось — не зря заслужил свое прозвище — и вовсю прижимал соседских девчонок. Да, он умел постоять за себя, не то, что этот тихоня… и слова поперек не скажет, и на Лувинду не заглядывается, а ведь девка видная. Нет, таким старый Рох не был никогда.

Рох мало расспрашивал Гэтана — какой интерес вести беседу, которая сама не льется? Однако, тот умел слушать, поэтому старик, начав разговор с расспросов, мало?помалу втягивался в долгие рассказы о своем прошлом. Как и любому старику, ему было приятнее рассказывать о собственной жизни, чем слушать о чужой.

— Ладно, сиди так, — разрешил он. — Ничего, дня за два заживет. Мои?то руки давно привычные — пятнадцатый год плету корзины, с тех пор, как поселился здесь.

— Разве это не ваш родной дом? — спросил Гэтан.

— Нет, это родной дом зятя. Сам я родился в Сейте, на окраине. Почитай, та же деревня — поле было у родителей, скотина. Сейчас там брат живет, в родительском доме. А у меня вот — до седых волос не было ни кола ни двора.

— Где же вы жили? — Гэтан чувствовал, каких вопросов ждет от него старик, и задавал их для поддержания беседы.

— Где же вы жили? — Гэтан чувствовал, каких вопросов ждет от него старик, и задавал их для поддержания беседы.

— Я был моложе тебя, когда ушел из дома, — в голосе Роха прозвучало превосходство. — К нам в Сейт тогда приезжал вербовщик от Дакана, тогдашнего хар?наирского правителя. Он набирал наемников в войско — так я одним из первых записался. Тридцать лет с хвостиком прослужил, пока стар не стал. Семьи, можно сказать, не было — перед отъездом на соседской девке женился, чтобы свой грех покрыть, а после раз в год, в два бывал у нее наездом. Троих детей прижили, а там она померла, когда хворь ходила. Остались два сына и дочь, их тесть с тещей воспитывали. Один сын, старший, тоже служил наемником — под Ар?Бейтом погиб, вместе с зятем — а второй до сих пор живет в Сейте. Как еду продавать корзины, у него останавливаюсь.

— А почему вы у него не живете?

— Там сын — хозяин, а здесь я сам себе хозяин. Не привык я к чужой воле. После ар?бейтской битвы я ушел со службы — зять тогда погиб, а дочь с Лувиндой одна осталась, ну, я и поселился с ними. Дочь три года как померла — зимой простыла. С тех пор мы вдвоем и живем. Я корзины плету, Луви хозяйство ведет — ничего, жить можно.

Гэтан уже успел заметить, что Лувинда с утра до вечера возится с хозяйственными делами. Старик выполнял только ту работу, которую считал мужской, но такой работы было мало. Он либо плел корзины, либо дремал на кровати в сенях, поэтому девушка постоянно заставляла Гэтана помогать ей по хозяйству. Сейчас она вынесла из дома горячую мучную болтушку для поросенка, заправленную помоями с кухни, и, увидев, что Гэтан сидит без дела, поставила ведро перед ним.

— Вот, возьми, — подала она ему палку. — Все равно бездельничаешь — помешивай помои, чтобы скорее остыли, пока я загоню скотину.

Гэтан поставил ведро между ног и стал размешивать горячую жижу, одновременно слушая рассказы деда о сейтской родне и глядя, как девушка загоняет скотину. Сначала она завела в сарай мерина, затем, чередуя уговоры с длинной хворостиной, загнала в хлев обеих коз, упрямых и бодливых тварей. Последним она привела поросенка, подманивая его хлебной корочкой. Тот уткнулся рылом в пустое корыто и недовольно хрюкнул.

— Гэтан, помои остыли? — крикнула Лувинда от корыта.

— Нет еще.

— Ладно, лей сюда, здесь быстрее остынет. — Она присела рядом с корытом и обняла кабанчика за шею. — Я подержу поросенка.

Гэтан взял ведро, подошел к корыту и вылил туда помои. Лувинда стала почесывать поросенка за ухом, приговаривая: «хороший мальчик, хороший». Кабанчик зажмурился от удовольствия, забыв про еду.

— Размешивай, размешивай, — кивнула она на корыто Гэтану. — Если он сожжет себе рот, то хуже есть будет, а он ведь толстеть должен, славный мальчик, — последние слова были обращены уже к поросенку.

— Зачем он у вас? — спросил Гэтан, разглядывая их обоих.

— Как зачем? — изумилась Лувинда. — На мясо, конечно. Ты что, не знаешь, что поросят растят на мясо?

— Значит, ты его зарежешь?

— Ну почему я? Дед зарежет, а я только связать его помогу.

— Ты его так ласкаешь… тебе не будет жалко?

— Поросенка?то? Чего его жалеть?

— Но я подумал, что ты его любишь… ведь коз ты стегаешь хворостиной, а его никогда.

— Глупенький! — рассмеялась Лувинда. — Поросенка надо ласкать, чтобы он привык ко мне и дал себя связать, когда его будут резать. Иначе за ним не угонишься — они, когда вырастают, знаешь какие сильные бывают! Понял?

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137