Я посмотрел на белокурую варварку. К моему удивлению, она не спала. Обычно девушки хорошо спят в период тренировок. Они испытывают предельные нагрузки и сильно устают. Как бы то ни было, блондинка не спала. Она стояла на коленях, обнаженная, сжимая в руках прутья решетки. Лунный свет переливался по ее телу. Она смотрела на меня. Я улыбнулся. Ясно, почему ей не спится.
Если бы она принадлежала мне, я бы тут же вытащил ее из клетки и бросил на палубу.
Она посмотрела в ту сторону, где спала под моим одеялом Саси, и тихо спросила на английском:
— Я слышала, как она кричала. Что ты с ней делал?
Около часа назад Саси действительно пережила свой первый невольничий оргазм и едва не охрипла от собственного крика.
— Что ты с ней делал? — повторила блондинка. Разумеется, она догадывалась, чем мы могли заниматься. Подобные вещи знает каждая женщина.
— Что? — спросил я по-гориански и присел возле ее клетки.
Она отпрянула от прутьев.
— Прости меня, — испуганно произнесла блондинка по-английски. — Я задумалась. Если честно, я вообще говорила сама с собой. Я не хотела тебя потревожить, господин.
— Что? — спросил я по-гориански.
— Ничего, господин, — ответила она тоже по-гориански. — Извини меня.
Все-таки ее горианский был еще очень беден.
Блондинка выразительно посмотрела в сторону спящей под моим одеялом Саси, потом на меня. При этом она выгнула спинку и выпятила грудки. Они у нее были очень хорошенькие. Мне показалось, что движение девушки было непроизвольным. Так реагирует рабыня на присутствие свободного мужчины.
Я посмотрел на ее уши. Они не были проколоты. Я ни разу не слышал, чтобы у агентов кюров были проколоты уши. Разумеется, это не случайно. На Горе проколотые уши означают, что женщина — рабыня среди рабынь. Если бы девчонка досталась мне, я бы обязательно проколол ей уши. На Горе это гарантия того, что женщина никогда не станет свободной.
Она слегка раздвинула колени. Страстность у нее в крови, хотя в глубине души она еще томится по прежней свободе.
Разумеется, некоторых девушек доставляют на Гор с Земли с уже проколотыми ушами. Они долго не могут понять, почему с ними с первого же дня обращаются с исключительной жестокостью и строгостью, а хозяева удовлетворяют с ними самые невероятные сексуальные фантазии. Между тем все просто: у них проколоты уши. Говорят, что традиция прокалывать уши появилась на Горе в Турий. После падения Турий обычай распространился на север. Сейчас рабыни с проколотыми ушами встречаются довольно часто. Рабовладельцы быстро смекнули, что за них можно получить больше денег.
Я посмотрел в глаза белокурой дикарки. Она снова взглянула на Саси, потом перевела взгляд на меня. Нижняя губка девушки задрожала.
Нижняя губка девушки задрожала. Затем она быстро опустила голову.
Я понял, что ей бы хотелось оказаться на месте Саси. Разумеется, трудно в этом признаться. Даже самой себе.
Улафи не отдал рабыню команде. Он вез ее под заказ. Условия контракта предусматривали, что девчонку доставят нетронутой.
Она подняла голову, и наши взгляды встретились. Я увидел, как дрогнула правая рука дикарки. Ей хотелось протянуть ее и прикоснуться ко мне сквозь прутья решетки. Она тут же отдернула руку и снова опустила голову.
Мне показалось, что человеку, которому она достанется, очень повезет. У девчонки был необычайно высокий потенциал. Я бы с удовольствием надел на нее свой ошейник.
Она снова подняла голову.
Я посмотрел ей в глаза. Необычайно высокий потенциал.
Неожиданно девушка опустила голову и произнесла по-английски:
— Ты меня возбуждаешь, животное. Ты слишком красив. — Она говорила едва слышно, словно сама с собой. — Ты мне нравишься, и я тебя ненавижу. Ты делаешь меня слабой. Ненавижу тебя. Ненавижу.
— Что ты говоришь? — спросил я по-гориански, делая вид, будто не понимаю, о чем идет речь.
— Не возьму в толк, что со мной происходит, — ответила она. — У меня забрали одежду. Посадили в клетку. Поставили клеймо. Выпороли кнутом. Тренируют как рабыню. Но ты мне все равно нравишься. Я не понимаю, что со мной происходит. Мне хочется целовать твои ноги. Хочется тебе служить, быть твоей рабыней. Я ненавижу себя за это! И тебя ненавижу! И их всех тоже! — Она зарыдала. — Наверное, я все-таки рабыня, — прошептала она сквозь слезы. Потом отчаянно замотала головой и несколько раз произнесла слово «нет». — Я не рабыня!
— Что ты говоришь? — еще раз спросил я по-гориански.
— Ничего, господин. Не обращай внимания. Прости меня.
— Наду! — приказал я.
Она тут же приняла позу рабыни для удовольствий.
— Хорошо, — произнес я. Мне действительно понравилось ее плавное, грациозное движение.
— Спасибо, господин, — прошептала она.
— Пора спать, — сказал я.
— Да, господин, — ответила блондинка и свернулась клубочком на железной плите, служившей полом в клетке.
Я посмотрел на нее. Она подняла ноги. Пальчики были оттянуты. Животик слегка втянут. Никто ее этому не учил. Я посмотрел ей в глаза. Она была прирожденной рабыней.
Потом я взял лежащий возле клетки кусок брезента, развернул его и прикрыл им клетку. Чтобы брезент не сдуло, я привязал его по углам к прутьям. Мне не хотелось, чтобы дикарка мерзла.