Вздохнув, она по старому армектанскому обычаю прошептала свое имя, обращаясь к небу. В Армекте каждое утро небу говорили, что оно прекрасно… Здесь она не могла на такое решиться. Здесь вообще не было неба, было лишь нечто похожее на потолок мрачной пещеры.
Она потянулась и громко зевнула, потом присела, уперлась ладонями в землю и медленно встала на руки, устремив к тучам выпрямленные ноги. Все так же медленно, не теряя равновесия, она согнула и распрямила руки, а потом повторила то же самое еще несколько раз. Лицо ее покраснело, дыхание становилось все чаще. Наконец она вернулась в нормальное положение и широко расставила ноги, словно акробат на ярмарке в Армекте или Дартане. Снова выпрямившись, она оттолкнулась от земли и, совершив полный оборот в воздухе, приземлилась на прямые ноги. Еще несколько раз повторив это упражнение, вперед и назад, она довольно вздохнула, потянулась и негромко позвала:
— Подъем! Подъем, подъем!
Старик открыл глаза и почти сразу же сел. Байлея пришлось будить, тряся его за плечо. Промокший и замерзший, он походил на человека, которого ничто не заставит двинуться в дальнейший путь. Не веря своим глазам, он смотрел на старика, который начал проделывать разные трюки, так же как до этого Охотница, пусть даже и не столь головоломные, но, учитывая возраст, стоившие ему не меньших усилий. Вот в чем заключалась тайна крепкой жилистой фигуры этого далеко уже не молодого человека… Байлею пришло в голову, что и ему стоило бы помахать мечом.
С этой мыслью он распрощался быстрее, чем она у него появилась.
Каренира сунула ему в руку кусок мяса и велела есть.
Каренира сунула ему в руку кусок мяса и велела есть.
— Поторопись.
Он с трудом жевал жесткое мясо.
Когда он закончил, она уже ждала, готовая в путь. Наконец, видя, что ждут только его, он поспешно закончил сборы и доедал уже на ходу.
Они пошли дальше. Старик, как обычно, впереди, Охотница замыкающей. Все трое молчали, каждый был занят собственными мыслями. До полудня они не обменялись даже словом. Байлей еще год назад не поверил бы, если бы ему сказали, что можно шагать по горам, как по улице в Роллайне. И тем не менее, хотя дорога была несравненно тяжелее, он придавал ей не больше значения, чем прогулке по городу. Похоже, и в самом деле привыкнуть можно ко всему.
Дождь шел с перерывами. Он то переставал, то снова начинался. Они его не замечали. Байлей тащился за Стариком, уставившись ему в спину. Он настолько задумался, что, когда Старик обернулся и остановился, с размаху налетел на него, едва не сбив с ног.
— Так и убиться можно, мой мальчик… Что там делает наша проводница?
Байлей оглянулся — и не нашел девушки. Заметил он ее не сразу, в нескольких десятках шагов позади. Она сидела на корточках, лихорадочно копаясь в своих мешках, а может быть, в колчане со стрелами.
— Идем, — поторопил Старик.
Они повернули назад.
Армектанка забросила колчан на плечо, вскочила и выбежала им навстречу, держа в руке лук и несколько стрел. Однако вскоре стало ясно, что она направляется вовсе не к ним. Взгляд ее был устремлен в небо. Старик преградил ей дорогу.
— Стервятник! — крикнула она странным свистящим голосом. — Стервятник, отец! Стервятник!
Она обогнула Старика и побежала дальше.
Удивленный поведением девушки, Байлей проследил за ее взглядом. Где-то в вышине, посреди туч, виднелось маленькое черное пятнышко. Старик тоже смотрел в небо, но птицы, похоже, не видел. Он посмотрел на удаляющуюся Карениру, казалось, хотел ее позвать — но лишь стиснул зубы и сел на землю. Лицо его теперь действительно выглядело старым. Очень старым.
Девушка исчезла где-то среди скал. Байлей посмотрел на Старика, но тот лишь беспомощно покачал головой.
— Охотница, — глухо проговорил он. — Отсюда и ее прозвище…
— Да, я слышал, — неуверенно ответил Байлей. — Но… не понимаю.
— Когда-то с ней случилось страшное несчастье: стервятники ослепили ее, по своему обычаю. А в горы она пошла из-за меня, собираясь со мной встретиться, поскольку именно я пытался предостеречь солдат… Вот так порой добрые намерения ведут к беде. Если бы я никого не предупреждал, то мне не слали бы благодарственных писем и, возможно, ни с кем бы ничего не случилось… — Старик махнул рукой, словно полагая, что говорит не то, что следовало. — Я так хотел помочь этой девочке… и не знал как. Человек, принятый Шернью, вопреки тому, что повсюду болтают, не обладает никакой силой, у него есть лишь его знания. А когда знаний недостает…
Байлей понимал все меньше. Он видел перед собой растерянного старого человека, который пытался что-то сказать, но не мог подобрать подходящих слов.
— Но быть посланником Полос означает быть их частью. Познавший Шернь становится таким же, как она сама. Тогда… там был солдат, готовый отдать той девочке свои глаза. Там был старик, который очень хотел передать ей этот дар, хотя считал, что это невозможно. Там был кот, ненависть которого к тварям, искалечившим ее, была велика, как сами Тяжелые горы. И был Брошенный Предмет Гееркото, один из самых могущественных. Только тогда и, возможно, только таким образом… невозможное стало возможным. Девушка получила глаза солдата. Солдат умер, кот ушел, а старик перестал быть частью Шерни. С тех пор я о ней забочусь, а она называет меня отцом.
Она бродит по горам и ищет мести… Не хочу больше об этом говорить.
Байлей не понял из всего сказанного ни слова. Прежде всего потому, что Старик делился с ним какими-то обрывками своих воспоминаний, не складывавшимися в единую картину. Но еще и потому, а может быть, главным образом потому, что тот был слишком обеспокоен исчезновением девушки.