Наступила тишина.
— Я уверена, — начала она, — что, когда я ходила в разведку…
Он махнул рукой.
— Знаю, знаю… До полуночи здесь действительно были разбойники. Они и сейчас здесь, — он снова махнул рукой, — убитые или связанные по рукам и ногам. Гвардия поступила с ними точно так же, как потом я — с гвардией…
Девушка что-то пробормотала себе под нос, потом начала тихо смеяться.
— Что тебя так развеселило, госпожа? — спросил он, даже не пытаясь скрыть дурное настроение.
— Вляпался ты в дерьмо по уши, ваше благородие, — заявила девушка. — Вот ты и сам стал разбойником. А это — виселица, в лучшем случае — каторга. И что ты теперь собираешься делать?
Она еще раз подняла мех, прополоскала рот и выплюнула воду на землю.
— А что с пленными?
— Вот именно — что? — буркнул Оветен.
Они снова замолчали.
Солдат, перевязывавший неподалеку четвероногого разбойника, поднял голову.
— Будет жить, — уверенно сказал он. — Ран много, и не из приятных, но все поверхностные, только странные — будто кто-то его покусал, острыми, но короткими зубами, вот такими… — Солдат показал на пальцах.
— Он потерял много крови, только и всего, ваше благородие. Отдохнет немного и скоро опять будет бегать. Я котов знаю, ваше благородие.
Солдат вернулся к своему занятию, но перед этим еще показал кольчугу.
— Это ей он обязан жизнью, ваше благородие. Умереть мне на месте, если я когда-либо видел лучший доспех. Он стоил всех наших, вместе взятых, ваше благородие.
Оветен взял кольчугу, оценивая ее взглядом знатока. Потом поднял с земли продолговатый кожаный мешочек.
— Это Гееркото, — предупредила лучница. — Лучше оставить его в покое. Это Перо много лет принадлежит ему… Если оно сочтет, что мы хотим причинить вред тому, кому оно служит, невозможно предугадать, что может случиться.
К ней уже вернулась прежняя уверенность в себе.
— Я видела, как этот Предмет превратил стервятника в кровавую кашу и раскрошил скалу, — добавила она.
— Ты знаешь этого кота, госпожа, — скорее утвердительно, нежели вопросительно, задумчиво произнес Оветен.
— Да, — коротко ответила девушка, вставая. — Дай мне какую-нибудь одежду, господин. Холодно.
Он кивнул, глядя на ее крепкие бедра и то место, где они сходились, а потом на мускулистые ягодицы, когда она повернулась, окидывая взглядом лагерь. Ему пришло в голову, что здесь, в этих проклятых людьми и Шернью горах, даже нагота — не более чем нагота… Если вы видите человека без одежды, это значит только то, что он мерзнет; человек может намеренно раздеться, если думает заняться любовью, но никогда отсутствие одежды здесь не будет знаком открытости и доброй воли, как в Армекте…
Он вспомнил свою прекрасную страну, и ему вдруг стало очень тоскливо.
— Спроси у солдат, госпожа. Юбки тебе наверняка никто не даст, но, может, у кого-нибудь найдутся запасные штаны, если их еще не порвали в этих проклятых горах.
Девушка поморщилась, уставившись в землю.
— Я хочу юбку. Пойду взгляну на твоих пленников, у войска хорошее сукно.
— Не смей ничего отбирать у пленных! — гневно возразил он и сразу же еще больше помрачнел. — Пленные…
Она снова села, обхватив колени руками и опершись на них подбородком, и немного покачалась на пятках.
— Вот именно. Что с ними делать?
Оветен пожал плечами.
— Не знаю, — беспомощно сказал он. — Отпустить… тогда трибунал до меня точно доберется. Не повесят, конечно, но скандал будет наверняка! Отцу придется тут же уйти в отставку, ведь он не сможет отрицать, что знал об этой экспедиции… Ты была права. Я вляпался в дерьмо.
Он покачал головой.
— Но какой другой выход? Ведь не убивать же их! Да и то еще вопрос, не всплывет ли вся эта история… Слишком многие знают — мои солдаты, ты…
— Насчет солдат можешь не беспокоиться, — заметила девушка. — Они будут молчать, это в их же интересах. Что же касается меня… честно говоря, не знаю, смогла бы я промолчать. Убийство пленных? И к тому же солдат? Да как ты вообще можешь о подобном рассуждать?
— Да я не рассуждаю, что ты… так только… — искренне, хотя и неловко, ответил он.
Девушка его даже не слушала. Она снова встала.
— Я сама служила в легионе! — с внезапной злостью сказала она. — Впрочем, кто этим займется? Ты что, взял с собой палача?
Она повернулась и ушла — поискать среди имущества разбойников что-нибудь, из чего можно сделать новую юбку.
7
После гибели Сехегеля и двоих подсотников командование отрядом перешло к Маведеру, как к старшему из десятников. Командовать, правда, было особенно некем.
Командовать, правда, было особенно некем. Из тридцати трех человек, вышедших из Бадора, осталась едва четвертая часть — в том числе несколько тяжело или даже смертельно раненных. Не всех даже связали.
Отнюдь не будучи склонным к философским раздумьям, Маведер, которого — надо же так случиться — уложили как раз рядом с предводительницей разбойников, размышлял над горькими превратностями судьбы — ибо что еще ему оставалось делать? Он ощущал, как нарастает его ярость, отчасти из-за боли в раненом боку, главным же образом — из-за поведения командира армектанского отряда. Уже зная о роковой ошибке, жертвой которой стали он и его товарищи, Маведер хорошо понимал то положение, в котором оказался командир лучников; вместе с тем он никак не мог понять, чего тот еще ждет. Вопреки общему мнению, подобные недоразумения в Тяжелых горах не были чем-то из ряда вон выходящим… хотя, честно говоря, Маведер не слышал, чтобы какое-либо из них завершилось столь кровавым образом. Однако то, что солдат упорно продолжали держать в качестве пленников, никоим образом не могло улучшить положение армектанцев.