Когда мы расселись (с нашей стороны сидели только приближенные Джема), дон Альваро по их обычаю поднял чашу за здоровье нашего повелителя. Он, вероятно, Думал, что мы не станем пить — ведь так велит наш закон, — и очень удивился, когда Джем потребовал полную чашу и одним духом осушил ее.
Прочие рыцари скрыли свое удивление и стали предлагать еще вина — вино у них было славное, кипрское. В остальном же ужин прошел почти в полном молчании. Из всех присутствовавших один лишь Сулейман говорил на обоих языках, а он с таким усердием налегал на еду, что рот у него всегда был занят. Мы тоже не посрамили себя — Джем ел с аппетитом, какого я у него не помнил, поистине волчьим.
Я вдруг увидел, что он пристально наблюдает за прислуживающим ему рыцарем. Тот — едва заметив, что Джем протягивает руку к новому блюду, — поспешно отрезал кусок рыбы, птицы или мяса и мгновенно проглатывал.
— Что это он делает, Сулейман? — спросил Джем.
— Вашему высочеству что-то угодно? — привстал дон Альваро, из чего я понял, что он все время настороже.
— Его милость спрашивает, — с полным ртом и дерзко усмехаясь ответил Сулейман, — зачем этот брат; отведывает все блюда прежде него?
— Объясните его высочеству! — важно приказал Альваро, приведя Франка в бешенство своей надменностью.
— Объясняю, ваше высочество, — начал он. — У христиан существует обычай: когда на трапезе присутствует владетельная особа, его кушанья предварительно проверяются специальным отведывателем.
— О, излишний труд! — Джем, широко улыбнулся дону Альваро. — Трапеза поистине великолепна, у вас отменные повара, нет надобности сомневаться в их искусности.
— Дело не в изысканности вкусов, мой султан, а в яде. — Сулейман чуть не подавился от смеха и уронил на колени кусок утки. — После таких пиршеств, да будет вам известно, очень часто кое-кто засыпает вечным сном.
Джем смотрел на него точно громом пораженный.
— Но какой же яд успеет подействовать на отведывателя прежде, чем я отведаю того же кушанья?
— Никакой, конечно. Соблюдение приличия, ничего больше.
Джем перестал есть. Я даже подумал, что он совсем откажется от еды, что никогда не примет куска от людей, для которых яд так же привычен, как приправа к кушанью. Но мой господин овладел собой. Он встал и снова поднял чашу, слегка оттолкнул брата, пытавшегося отпить из нее первый глоток, и, устремив пристальный взгляд на дона Альваро, произнес:
— Я нанес бы обиду рыцарям-иоаннитам, если б согласился, чтобы опробовали мои кушанья и мое вино. Коль скоро я ищу у вас убежища, значит, всякое подозрение отброшено. Прошу, ваше преосвященство, дозволить этому человеку сесть меж нами и разделить нашу трапезу!
Сулейман даже поперхнулся, переводя эти слова. Трудно передать впечатление, которое они произвели на наших хозяев. Меня душил смех при виде этих застывших в бескрайнем изумлении немигающих глаз над вздувшимися из-за огромных кусков щеками и лоснящимися от жира бородами. Наконец дон Альваро, пересилив оцепенение, ответил, избегая смотреть Джему в глаза:
— Для нас нет ничего дороже доверия друга. Благодарю вас, ваше высочество! Благодарю вас от имени Ордена и святой нашей церкви!
Сулейман, не переставая жевать, перевел эти слова. Потом от себя добавил:
— Запомни хорошенько, мой султан: они говорят о доверии!
Часть вторая
Третьи показания великого магистра Пьера Д’Обюссона о событиях 29 июля 1482 года
В сущности, еще вечером 28-го узнал я от двух братьев, посланных доном Альваро вперед на быстроходной бригантине, что наш высокий гость прибудет примерно сутки спустя. На Родосе поднялась суматоха, какой я не помнил после большой осады острова. Всю ночь на 29 младшая братия занималась украшением крепости и приготовлением покоев для Джема. Мы решили поместить гостя на французском подворье — будучи французом, я настоял на этом.
Прежде всего я распорядился вынести на улицы все наши хоругви и ковры; у нас их было немало, потому что христолюбивая паства со всего Запада и напуганное корсарами левантийское купечество осыпали наш Орден дарами. Развешанные на крепостных стенах, окнах и балконах домов, они придавали Родосу вид провансальской деревни в дни ярмарки. На мой взгляд, эта плебейская пестрота унижала строгое величие Родоса, но она подходила нашему гостю — дикарскому принцу.
Эта деятельность заняла всю ночь, так что лишь на заре носильщики доставили на подворье лично мне принадлежавшие вещи, призванные увеличить его великолепие: кровать под шелковым балдахином, небольшое бюро, инкрустированное перламутром и кораллами, несколько тигровых шкур и несчетное количество атласных подушек. Мы разместили все это в покоях, предназначавшихся королю Франции, хотя ни один из французских королей еще ни разу не посетил Родоса и даже не выказывал подобного намерения. Тут могу мимоходом заметить — это уже не существенно, ибо и Родос, и французское подворье несколько столетии как не принадлежат нам, — что за шелковой обивкой стен в этих королевских покоях имелись два тайника.
Тут могу мимоходом заметить — это уже не существенно, ибо и Родос, и французское подворье несколько столетии как не принадлежат нам, — что за шелковой обивкой стен в этих королевских покоях имелись два тайника.