Тогда Карл VIII огласил перед Советом письма, перехваченные у некоего Хусейн-бега. Двенадцать писем, переписка между Александром VI и Баязидом относительно «окончательного разрешения дела Джема».
Убежден, что вы и без меня догадались, в чем заключалось «окончательное разрешение». Переписка завершалась известием (переданным лично папой) о том, что король Карл идет войной на Италию с целью отнять Джема и поставить его, Джема, во главе большого крестового похода. Папа, мол, до сего времени выполнял свои обязательства перед Баязидом, а французы и не подумают выполнять их — следовательно, наступило время, когда давняя угроза — великий крестовый поход — станет реальностью. Святой отец в этом письме выглядел безумно напуганным таким поворотом судьбы, словно сам был правовернейшим мусульманином. Далее Борджиа указывал на то, что отпор, оказываемый Папством Франции, требует огромных средств, и настоятельно просил уплаты назначенного Джему содержания вперед за пять лет. Эти деньги, мол, уберегут Джема в руках Рима, если вообще смогут уберечь Рим.
Ответ Баязида был сдержанным. Султан чуть ли не приказывал Папству назначить епископом Арля Николо Чибо (Баязид, как вы можете заметить, уже назначал христианских епископов), потому что тот оказал Турции неоценимые услуги в деле Джема.
Иными словами, под носом у Папства некоторые духовные лица находились на турецкой службе! Относительно выплаты пятилетнего содержания Баязид не упоминал и лишь высказывал пожелание, чтобы брат его не покидал пределов Рима.
Посему следующее письмо Александра VI было отчаянным — он писал его в тот час, когда мой король находился во Флоренции. Папа стенал, что французы стоят у порога и только чудо может спасти Папство и Турцию (извольте полюбоваться — единомыслящие и единодействующие Ватикан и Турция!). Уплата вперед пятилетнего содержания Джема — со слезами молил Александр, — иначе крестовый поход!
На латыни, причем безупречнейшей латыни, следовал ответ Баязида, и — как утверждал схваченный его посланец — султан писал его собственноручно, дабы показать кое-кому, что он отнюдь не варвар. На этой безупречной латыни Баязид отказывался быть и впредь марионеткой в наскучившем ему спектакле. Его войска победоносны, заявлял он, и крестовый поход нимало не тревожит его. Он ожидает его чуть ли не с нетерпением, ибо давно пришло время — миру надоели все эти посулы и обманы.
Одну, последнюю, возможность предлагал Александру Борджиа Баязид-хан, подсказывал средство заработать малую толику золота, если не хочет вовсе лишиться его: «Поскольку брат мой должен рано или поздно умереть, ибо его существование меж неверных является для него адской мукой, то в силах Вашего святейшества избавить его от этих многолетних страданий и помочь ему перейти в лучший, более справедливый мир. Ежели Ваше святейшество проявит к моему злосчастному брату такую милость, передав его тело османским властям в любом из портов, то вручители получат триста тысяч дукатов наличными и высочайшую мою благодарность».
Никогда не слышал я тишины более зловещей, чем та, что последовала за прочтением письма. Видите ли, в Совете было тридцать дворян, из коих каждый так или иначе был причастен к делу Джема. Тринадцать лет в наших кругах обсуждались перспективы этого дела, его выгоды или таящиеся в нем опасности. Каждый из нас — тридцати дворян — имел на своем счету или, если угодно, на своей совести солидный груз. То был XV век, он мало напоминал женский монастырь. Однако только что услышанное нами превосходило даже XV век со всеми его Борджиа, Медичи, Савонаролами, инквизицей, Макиавелли! Превосходило человеческое воображение! Султан великой империи предлагал Христову наместнику на земле плату за убийство.
Нет, я выразился бледно, да и неточно. Мусульманство — величайшая опасность для западной цивилизации — предлагало Западу, в лице его духовного пастыря, за триста тысяч дукатов самому переломить свое оружие.
Нет, и это бледно. Впрочем, постарайтесь сами найти подобающие слова.
Мы же в тот час молчали, словно заглянув в преисподнюю, словно увидав самоубийство всего христианского мира.
— После всего вами услышанного излишне говорить о том, что Александр Борджиа принял предложение Баязида. — Не знаю, как мне передать то отвращение, с каким король произнес это.
Итак, у нас не оставалось сомнений: если мы не заполучим безотлагательно султана Джема, он, хорошо просоленный, поплывет в какой-нибудь из малоазиатских портов. Пришлось согласиться на поставленные папой условия. Мы не имели намерения соблюдать их, отлично сознавая, что и Борджиа не станет соблюдать наших. Следовательно, принесли в жертву пятьсот тысяч золотых и шестьдесят французов. Ради благоприятного мира со всей Европой.
Начиная с 16 января — после того как мы передали золото и заложников, — стража при султане Джеме была сменена. Во главе двухсот рыцарей я въехал в крепость Святого Ангела — моя долгая и опасная служба в качестве защитника интересов Франции в деле Джема давала мне это право.
Папские гвардейцы опустили мост, наш отряд проехал по его окованным бревнам. «Хорошо, что мы входим сюда, — размышлял я, — но будет еще лучше, если мы отсюда выйдем!» Потому что мост за нами вновь поднялся.