Оставив Джема в замке, мы удалились. Я — последним, чтобы запереть его на ключ. Мне почему-то было страшно бросить его просто так на произвол судьбы, как ненужную вещь.
Два раза повернул я ключ в двери подвала и бегом бросился догонять своих товарищей. Думаю, вы понимаете мое состояние.
Рыцари шли в ногу, как ходят все солдаты на земле. Не молчали и не разговаривали — просто уходили прочь. Я тоже пошел с ними в ногу — вернулся в строй. Я не был уже ни тюремщиком, ни сиделкой.
Все последние месяцы я ожидал, что в этот час произойдет нечто страшное: огненный дождь, землетрясение, потоп — словом, какое-то знамение. Но ничем, абсолютно ничем не было отмечено, что перевернута большая страница мировой истории.
Показания Аяс-бега о событиях с января по май 1499 года
Эти показания каждому покажутся излишними, ведь смерть — всему завершение, а Джем умер. Но аллах, словно не насытившись злосчастиями моего господина, пожелал, чтобы они продолжались и после его кончины. Еще четыре года не могло обрести покоя тело Джема. Скитания Джема продолжались.
Быть может, нет нужды сообщать вам, кто известил султана Баязида о счастливом для него событии. Венеция, конечно. Венецианцы, наверно, были сильно напуганы — мы ведь, можно сказать, стояли у их стен, и, чтобы выслужиться перед Баязид-ханом, показать, что кое-какие мелкие недоразумения между нами — чистая случайность, а дружеские чувства непреходящи, Венеция отправила в Стамбул быстроходный корабль. Он принес нам известие не только о главном событии, но и о более мелких — например, о зреющем на Балканах восстании, сообщил имена христианских священнослужителей, уличенных в связях с Францией.
Баязид не был бы Баязидом, если бы сразу поверил в известие. Он выразил свои сомнения и продолжал их выражать на протяжении еще трех месяцев. До тех пор пока Карл VIII не убрался восвояси и не поставил крест на своих притязаниях в Италии, показав тем самым, что Джем уже вышел из игры.
— Велик аллах! — произнес тогда Баязид-хан и отбил двадцать поклонов во все стороны света. — Мы не смели поверить в столь благоприятное стечение обстоятельств.
Он приказал облачить его в черные одежды, три дня ходил в трауре, а вслед за тем принял своих визирей, поздравивших его с великой радостью. Лишь в 1495 году, спустя четырнадцать лет после восшествия на престол. Баязид почувствовал себя султаном. А через одиннадцать лет, в 1506 году, он был свергнут и убит своим сыном, Селимом Страшным, — вы, должно быть, знаете об этом. Пожелал ли и Селим, чтобы его отец «был избавлен от такого существования и переселился в лучший, более справедливый мир»? Неизвестно.
Вы спросите, как сложилась моя судьба после безрезультатной поездки во Францию по приказанию Ордена. Меня снова водворили на Родос и снова поместили в темницу к тем из наших, кто еще оставался в живых. А после смерти Джема все мы были переданы Д’Обюссоном Баязиду. Баязид-хан любил кичиться своим благочестием и великодушием. Он заплатил хорошую цену, чтобы вернуть себе тех, кто преданно служил его брату. Роздал им чины, дома, деньги. Так вернулся на родину и я, пятидесяти четырех лет от роду — из коих четырнадцать провел в темницах Родоса.
Узнав о смерти брата, Баязид-хан поклялся совершить и второе благочестивое дело — со всеми почестями предать Джема земле, на родовом кладбище Османов.
Лучше бы он сохранил этот обет в секрете. Чтобы не набивать цену телу усопшего.
Пять тысяч дукатов запросил король Неаполитанский, которому тело Джема досталось в наследство от французов. Но пришел Баязиду черед посмеяться, и поскольку он смеялся последним, то сделал это весьма громко. Султан отказался платить за останки Джема. Однако передача их Турции, заявил он, помогла бы укреплению дружбы между Венецией и Турцией. Другими словами: поступайте как знаете, дело ваше.
Но Запад так привык к подаркам в связи с Джемом, что не поверил своим ушам и решил задержать тело до тех пор, пока оно не поднимется в цене. Кроме того, эти пять тысяч были каплей в море по сравнению с тем, что бывшие хозяева Джема должны были получить в вознаграждение за его убийство. Триста тысяч — сам Баязид предложил столько. И Александр Борджиа потребовал их в соответствии с договоренностью.
Баязид не ответил на его письмо. Борджиа направил второе, третье и, если не ошибаюсь, даже четвертое. С тем же результатом. Баязид-хан считал себя вправе не заплатить Западу за эту последнюю услугу, находя, что предыдущие были оплачены слишком щедро. Как говорится, баш на баш.
Если хотите в конце расследования по делу Джема испытать чувство удовлетворения, постарайтесь пред. ставить себе папу Александра VI в тот миг, когда он осознал безмолвный отказ Баязида. Прекрасно, не правда ли? Самому прирезать курочку, несущую золотые яички, в надежде, что, умирая, она снесет еще одно, последнее, уже не золотое, а бриллиантовое, и вдруг курочка не приносит ничего, ровным счетом ничего! Остается печальное утешение: сбыть ее кому-нибудь на обед по цене обычной домашней птицы. Вот это и пытались сейчас сделать папа и король Неаполитанский, они просили у Баязида столько, сколько любой более или менее состоятельный человек заплатил бы за тело родного брата. Если не пять тысяч, то хоть три. Ладно! Пусть даже одну тысячу.