16. VII. 1492
Слишком долго отдает душу его святейшество, это вносит бескрайнюю сумятицу в жизнь Вечного Города. В страхе, что кто-либо воспользуется межвластием, кардиналы решили перевести Джема в крепость Святого Ангела. Новая темница — и какая! Сдается мне, если весь христианский мир провалится в тартарары, башня Святого Ангела уцелеет, — это каменная громада, опоясанная глубоким рвом и тремя рядами толстых стен. Поистине неприступная.
Впервые мы в тюрьме, с самого начала предназначенной для этой цели. В башне Святого Ангела пытают преступников, в ее подземельях, преданные забвению, томятся сотни неугодных и неудобных. Тут мы поистине живем на костях, да еще на весьма толстом слое. Не хочу думать об этом!
30. VII. 1492
Мы покидаем башню Святого Ангела, чтобы вернуться в Ватикан. Избран новый папа — Александр VI, сиречь Родриго Борджиа. Антуан вчера наговорил мне о нем таких пакостей, что я был бы потрясен, не проведи я десять лет среди особ духовного звания. Половина его детей, оказывается, рождены от неизвестных матерей, а мать остальных — полуприличная римская матрона. Он расточает на них безумные богатства, ни перед чем не останавливается, чтобы обеспечить им власть и великолепие. «В конце концов, это не столь уж предосудительно», — подумал я. Новый папа обладает хоть одним человеческим чувством — отцовским. По словам Антуана, он участвовал во всех темных сделках, какие в его время заключались в Италии, и способен вступить в переговоры с самим дьяволом. («В отличие от кого?» — подумал я, так как память не подсказывает мне ни одного европейского государя, о ком нельзя сказать то же самое.) По милости Родриго Борджиа и всех Борджиа вообще мир дождется второго пришествия, заключил Антуан де Жимель. Мне же при встрече Александра VI с Джемом увиделось иное: дерзкий, ловкий, умный, обаятельный, решительный и быстрый — вот каков Александр Борджиа, помимо тех его свойств, что обрисованы Антуаном. Вряд ли его властвование ускорит второе пришествие. Меня почему-то не оставляет предчувствие, что Борджиа разрешит до конца дело Джема.
15. IX. 1492
Он невероятно любезен с нами. Впервые за три с половиной года Джем покидает пределы Ватикана, разъезжает верхом по Риму. Почти всегда в обществе самого папы или одного из его сыновей — Чезаре, кардинала Валенсии, или Джованни, получившего титул герцога Гандийского. Они показывают Джему прославленные храмы, знакомят с христианскими святынями. Джем молчит, позволяет водружать себя на лошадь и ссаживать, тяжело ступает по церковным плитам и болезненно щурится, когда светит солнце. Александр Борджиа и сыновья его не отчаиваются — они неизменно сопровождают Джема, показываются вместе с ним народу, послам и гонцам.
Антуан де Жимель имеет определенное мнение на этот счет: Александр VI доказывает Баязиду, что брат его жив, дееспособен и очень близок с папой, — теперь уже Александр грозит Баязиду крестовым походом. «Время упущено!» — ответил бы я Антуану, который и без того в последнее время очень неспокоен.
«Время упущено!» — ответил бы я Антуану, который и без того в последнее время очень неспокоен. После избрания нового папы французы упорно домогаются Джема.
Честное слово, эти разговоры уже проходят мимо меня, не затрагивая. Куда девались те дни, когда в Буалами или Бурганефе я настороженно ловил каждый намек, истолковывал каждый шаг стражи и монахов, готовил побеги! Теперь мне все безразлично, решительно все. Пусть передают Джема от одного хозяина другому — только бы мне выбраться отсюда!
8. IV. 1403
Выберешься, как же! С тех пор как стало очевидным, что Баязид идет на христианские земли большим походом, с тех пор как стало ясно, что некому остановить его (Корвина уже нет, а много ли может Каитбай?), нас стерегут так, что не оставляют одних даже в четырех стенах. Во время еды и сна мне приходится терпеть общество какого-то чужеземца — я уже перестал отличать их по платью, нас караулит стража европейских дворов, Ватикана, Ордена. Он стоит, привалившись к двери, глядя немигающим взглядом, пока я жую, раздеваюсь или пишу. Второй такой же стоит у Джема.
Позавчера меня стерег Антуан, был его черед. Антуан уже порастерял свою веселость, хотя в глазах еще больше плутоватой любезности. Близятся события, сказал он мне. Король Франции возмущен низостью Папства. Папа печется не о пользе всех христиан, а единственно о выгоде святого престола. «А как же иначе? — думаю я. — Джем уже настолько неопасен для своего брата, что не может обеспечить столь обширное мирное соглашение. В обмен на Джема кто-нибудь один еще в состоянии выторговать совсем небольшое соглашеньице. Между Баязидом и Ватиканом, например».
— Мой государь опасается за жизнь султана Джема, — многозначительно произносит Антуан.
И при этих словах пристально вглядывается в меня, дивится тому, что я не падаю в обморок от ужаса.
— Жизнь султана Джема находится в опасности о той минуты, когда он ступил на Родос, — отвечаю я. — Успокойте своего государя!
— А как мне успокоить вас, Саади, — говорит он, — если Баязид предложил святому отцу триста тысяч дукатов за голову Джема?