Аллаху было угодно, чтобы я, присутствовавший при всех важных событиях в жизни Джема, был возле него и в тот миг.
Наш день начался как обычно. Спустившись во двор, мы уже застали там Джема, разгоряченного утренней скачкой. Я подошел, чтобы поцеловать его в плечо, и ощутил исходящее от него тепло. С той ночи, когда оба мы осмелились сказать вслух о неизбежности его смерти, я радовался каждому часу, проведенному рядом с ним.
«Джем еще здесь, о великий аллах! — думал я. — Джем еще жив…»
Он смотрел на меня ласково, словно напоминая, что я не должен приветствовать его как повелителя.
— Саади, — сказал он, — я не слышал ни одного стиха из твоего нового дивана.
— Мой господин, — ответил я, — прости своего слугу за то, что он боится оскорбить твой слух незрелым творением.
Рассеянно-веселый взгляд Джема уже перебежал от Хайдара к Насуху и остальным.
— Друзья мои, — сказал он, — сегодня вечером мы будем слушать новые стихи Саади. Это приказ!
Не успели мы рассесться вокруг фонтана и начать беседу, как прибежал один из стражников.
— Шехзаде, — обратился он к Джему. — Прибыл гонец. Спрашивает тебя.
Я похолодел… Вот оно… Вот оно! Кошмары, многие месяцы терзавшие меня, стали явью. Одного взгляда на гонца (то был простой сипах, смертельно измученный дорогой, весь в поту и пыли) было достаточно, чтобы увериться в этом.
Я заметил, что Джема поразила та же мысль. Сквозь легкий загар на лице его проступила бледность. Он не мог произнести ни слова.
— Что случилось? — прервал молчание Хайдар.
— Кто из вас султан Джем? — хрипло произнес сипах, и уже по одному тому, что он назвал нашего господина султаном, все стало до ужаса ясным.
«Я!» — кивнул Джем.
Мне показалось, что я теряю сознание.
Сипах с трудом преклонил колена. Он опустился на землю — обессиленный, грязный — и снизу, воздев лицо словно к солнцу, взирал на Джема.
— Мой султан, — от волнения голос его снизился до шепота, — повелитель наш, приготовь свое сердце к дурной вести! Всеславного Мехмед-хана уже нет среди живых. Возглавь наше войско, веди его туда, куда не успел повести твой отец! Сипахи, первая опора государства, верны тебе, мой султан!
Эта краткая речь явно была приготовлена заранее, она не подходила ему. «Быть может, он кем-то послан, — ухватился я за соломинку. — Сипахи предугадывают, чего они могут ждать от Баязида, и потому заняли сторону Джема. Аллах милосердный, хоть бы это было так!»
— Перестань! Перестань и поднимись с колен! — Молитва моя была прервана бесстрастным голосом Джема.
— Престол Османов имеет наследника. Отчего не покоритесь вы Баязиду?
— Куда поведет твой брат нашу державу? — Сипах теперь уже не шептал, а кричал. — Куда укажут муллы, вот куда! Вы ведь помните, — обратился он уже к нам, — как жило войско до великого Мехмеда: ни хлеба, ни земли. Чтобы муллам побольше осталось. Неужто ты отдашь нас снова на поругание, султан Джем? Кто завоевал славу для дома Османов, кто покорил мир? Мы, рядовые воители аллаха! Мы хотим султаном тебя, Джем!
«Да, он послан! — беззвучно ликовал я. — Небо услышало мои молитвы!»
Теперь Джем выглядел уже иначе. Смертельная бледность отхлынула от его щек, глаза испытующе впились в сипаха, словно желая открыть, что прячется за его пылкой речью: предательство, заговор, верность?
Мы стояли, точно окаменев. И вдруг я услыхал собственный голос — он был лихорадочным, как и все в этот день:
— Мой господин, внемли своему войску! Багрянородный властитель, не уступай нашей ратной славы скопцам-дервишам! Твой смертный приговор подписан, тебе нечего терять. Спаси империю Османов, султан Джем, право — на твоей стороне’.
Да, я сказал это. Признаю.
— Право… — тихо повторил Джем. И уже громко, неистово: — Есть ли у меня это право?
— Есть! Ты поведешь борьбу не только за свою собственную жизнь — на тебя уповают многие, мой султан! Да и кто такой Баязид? — продолжал я, не помня себя. — Незаконнорожденный, сын рабыни, ублюдок!
— Оставьте меня! — гневно прервал меня Джем.
Один за другим, растерянные, смятенные, покинули мы княжеский двор. Отныне Джему были нужны воители, а не поэты.
— Саади, — нагнал меня под галереей Хайдар. — Что ты сказал, Саади?
— Правду, — в отчаянии ответил я. — Чистую правду.
— Она противоречит закону, твоя правда.
— Закон придуман людьми, и люди же в силах отменить его. Мог бы ты примириться со смертью Джема?
— Нет! — не задумываясь ответил Хайдар. — Но Джем может убежать, скрыться. Ты вступился ведь не только за его жизнь.
— Он не согласится на бегство, Хайдар. Джем не создан для того, чтобы прятаться. Неужто мы, самые близкие ему люди, отречемся от него?
— Нет! — вторично тряхнул головой Хайдар. — Верь мне! Я первый стану солдатом Джема. Вопреки закону.
Мы молча обнялись. Это походило на клятву.
Лишь в полдень Джем призвал нас снова. Мы застали во дворе толпу: караманские беги, войсковые начальники. Они были одеты по-праздничному, со всеми знаками отличия. Но выражение лиц не соответствовало этому великолепию: лица были суровы, даже угрюмы. Тогда как Джем светился новым, незнакомым светом и был еще прекраснее, чем всегда. Словно уже одно дуновение власти преобразило его.