Я — инопланетянин

Но для Аме Пала мой полет в виде ноосферного луча, как и мое слияние с младенцем Даней, были вещами самоочевидными. Конечно, души перемещаются в сахалоке без фотонных звездолетов и остальных нелепостей; конечно, они возрождаются в земных телах, когда приходит срок… И если у души есть цель, высокая и благородная, если душа — аватара [64] , то он исполнит предназначенное, странствуя в жестоком мире и подвергаясь тем же опасностям и мукам, что и обычный человек. Бывает, что авата-ра-Хранитель устает, нуждается в отдыхе и поддержке… Где он получит их, если не здесь? На склоне Тиричмира, в месте могущества и мудрости… Там, где космос говорит с Землей…

Все это было понятно Аме Палу, который в определенном смысле имел о Вселенной более здравое представление, чем астрофизики из Гарварда и Маунт-Паломара.

Я часто размышлял об этом парадоксе, лежа в келье на шкурах яков и ощущая, как излучение эоита пронизывает мою плоть. Думаю, что западный мир, выросший из греко-римской цивилизации, принял ее наследие и ограничился рациональным знанием, затворившись в клетке аксиом и терминов, определений и уравнений. Пространство клетки расширяется, но медленно, и каждый новый шаг стоит затрат и усилий — нужны приборы, помещения, специалисты и, разумеется, новые идеи, которые рождаются лишь в гениальных умах. Интуитивный путь познания гораздо проще; он начался в Бгипте, но о нем забыли после нашествий персов, греков, римлян, христиан и мусульман. Египет был слишком далек от европейских берегов и слишком замкнут, чтобы превратиться в империю и стать колыбелью западной культуры. Другое дело — Восток, Китай и Индия, где не дробили мир на атомы, а попытались осмыслить его целиком. И кое-что поняли, если судить по тому, что Аме Пал не задавал мне вопросов о звездолетах и уравнениях.

Помню тот день, когда я возник в его дворике, покинув ранчо в Мисьонесе… Явился из пустоты, сел у бассейна на камень, вдохнул живительный воздух и закрыл глаза. Мы молчали, и это молчание длилось долго; солнечный диск успел подняться над горной вершиной, перевалить ее и опуститься в долину Читрала. Наконец он сказал:

— Ты в горести, Хранитель. Тебя покинул близкий человек, и теперь душа твоя корчится в муках. Ты упрекаешь себя, ты ищешь вину и посыпаешь рану солью… — После паузы Аме Пал добавил: — Могу ли я напомнить, что встреч без расставаний не бывает, как не бывает и радости без горя?

— Это мне известно, мой мудрый друг. Он погладил бритый череп.

— Думаю, ты потерял женщину. Я знаю, что такое любовь, и помню, что значит ее потерять. Когда я был молод… — Его глаза затуманились, словно полированный агат зрачков покрылся росой. Потом он произнес: — Ты человек, Хранитель, и я человек. Нельзя прожить жизнь, не ведая волнений сердца, не одаряя любовью и не принимая ее, не мучаясь, не страдая… Такая жизнь скучна, как свиток бумаги, на коем не написано ни слова. А твой свиток не пуст. Нет, не пуст!

Протянув руку, Аме Пал коснулся моего колена. Елаза его снова стали живыми и блестящими.

— Время идет, свиток разворачивается, и будет в нем написано все, что приготовила тебе судьба. Даже боги подчиняются карме… Твой кармический путь тяжел, но разве, пройдя через множество воплощений, ты не получишь достойной награды? И разве память о пережитом, о твоих возлюбленных и друзьях, не будет с тобою навечно?

Может быть, ты вспомнишь и меня, твоего недостойного собеседника…

Я киваю, а он продолжает говорить, снимая с моего сердца груз печали. Голос его негромок; он уже не смотрит на меня, а будто размышляет вслух, глядя на темную воду в бассейне:

— По-разному уходят люди. Одни — в покое и мире, другие — в тревоге за близких, оставшихся беззащитными, третьи — в отчаянии и страхе, но это простительно: не всякая душа желает покинуть тело и покориться неизбежному. Уходят без боли или в страданиях, рвут жизненную нить одним ударом или пилят тупым лезвием, мучаясь сами и мучая других… Но и в этом нет греха; жизнь — великое сокровище, и только владеющий им решает, когда пришла пора расстаться. Плохо, когда уходят с ненавистью. Там, на западе, — он вытянул руку к афганской границе, — рвутся жизни тысяч людей, и там бушует ненависть. Она надвигается, как туча, темная туча, что затмевает свет моей обители. И так — год за годом… — Аме Пал покачал головой и повернулся ко мне: — Скажи, та женщина, которую ты вспоминаешь, ушла без ненависти?

— Да.

И так — год за годом… — Аме Пал покачал головой и повернулся ко мне: — Скажи, та женщина, которую ты вспоминаешь, ушла без ненависти?

— Да. В страхе, тревоге, отчаянии, но без ненависти.

— Значит, она возродится человеком, и, если написано в свитке судьбы, ты ее встретишь. — Он сделал ритуальный жест. — Я буду молиться, чтоб это свершилось. А ты, Хранитель, будь внимателен: узнай ее, не пропусти…

Лицо Ольги всплыло передо мной, шевельнулись в улыбке губы, сверкнула полоска зубов, и я внезапно понял, что прощен. Прощен не за то, что случилось, а за свое бессмертие, могущество и знание — за все, что охраняло меня, отгораживало от земной реальности, с которой Ольга была слита, как водяная капля с океаном.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132