— Первый раздел каталога, исторический, — прокомментировал Алекс. — Тут в основном клоны-реконструкции, и достоверность около девяноста пяти процентов. Ну, вы понимаете: чем дальше в прошлое, тем тяжелее раздобыть генетический материал. Чьи-то кости сгнили, кого-то вообще кремировали, а прах развеяли над океаном… С современными гуриями проще.
— С гуриями? — Я приподнял бровь.
— Да, мы так их называем. Взрослые — гурии, а если поменьше — лолитки. — Хихикнув, Алекс сообщил: —
Есть, конечно, и гурионы… даже совсем гуриончики для любителей… Ну, посмотрим современные разделы?
Вытерев пот со лба, я покачал головой. Веселье на лице Алекса сменилось гримасой разочарования.
— Так я и думал… Большинство наших клиентов предпочитают дам из прошлого.
— Почему?
Он пожал плечами.
— Я полагаю, Арсен Даниилович, магия имени и известности. Тех, современных, можно купить и пользовать от пяток до макушки. А кто держал в объятиях ее? — Алекс покосился на экран, где раздевалась очередная кинодива. — Ну, так что вы выбрали?
— Верните к началу. Теперь дальше… еще дальше… назад… Пожалуй… да, определенно, вот эту, кареглазую!
— Неплохой экземпляр, и с любопытным историческим прошлым. Возьмете только одну?
— Мне хватит. Что я могу с ней делать?
— Все, что угодно. Есть лишь одно условие — не шуметь и не мешать другим клиентам. Ну, понимаете, крики, вопли… если вам захочется чего-нибудь такого… — Он пошевелил пальцами. — Для этого и предназначен КДОР, камера для особых развлечений. Напоминаю, в гроте. А в остальном… — Теперь Алекс скрючил пальцы, будто сдавливая чью-то шею. — В остальном можете не беспокоиться. Их раны, ссадины и синяки заживают быстро.
Я повернулся к экрану.
— Она может кричать?
— Конечно. Кричать, визжать, стонать… Без этого какое удовольствие?
— А разговаривать?
— Ну-у… в определенных пределах. Речевые и интеллектуальные центры при клонировании заторможены. Сами увидите. — Он поднялся. — Так я вас провожу?
— Еще один вопрос: сколько это стоит?
— За вас заплатили, Арсен Даниилович. Четыре дня, четыре ночи. Утром я принял перевод.
— Вы по совместительству бухгалтер?
— Менеджер и консультант, как и другие мои коллеги. Еще эксперт. — Щечки его порозовели. — Так сказать, эксперт-дегустатор широкого профиля.
— Отлично. Я доверяю экспертам.
Голос мой звучал спокойно, испарина высохла, хоть в этот момент я был готов испепелить дегустатора Алекса, а плазму размазать по Млечному Пути.
Утром я принял перевод.
— Вы по совместительству бухгалтер?
— Менеджер и консультант, как и другие мои коллеги. Еще эксперт. — Щечки его порозовели. — Так сказать, эксперт-дегустатор широкого профиля.
— Отлично. Я доверяю экспертам.
Голос мой звучал спокойно, испарина высохла, хоть в этот момент я был готов испепелить дегустатора Алекса, а плазму размазать по Млечному Пути. Но грех торопливости мне чужд; я понимал, что должен добраться до хозяев. До них и до их мастеров-искусников, до производственной базы, источников сырья и рынков сбыта. Рынки, видимо, существовали; этот рай за пятью кордонами был не единственным на Земле.
И потому я проследовал в свое бунгало и встретился в нем с кареглазой гурией. Не буду упоминать ее имени — собственно, имя принадлежит не ей, а женщине, что чаровала миллионы, любила, мучилась, жила и умерла лет пятьдесят назад от страшного, неизлечимого в те дни недуга. Ее репликант был теплой и покорной куклой, не слишком разговорчивой, но понимавшей сказанное, если не вдаваться в сложности — сколько будет семь на пять и почему летают птицы. Но она знала, что вода мокрая, что огонь жжет, что бич делает больно, что яблоки вкусны… Яблоки она любила. Еще ей нравилось плавать в бассейне, сидеть на моих коленях и слушать, как я напеваю или шепчу ей в ушко — не понимая смысла слов, она купалась в тихих мелодичных звуках. Я рассказал ей о себе и Уре-нире; она и Ольга — два существа, две женщины, которые слышали эту историю, но — ирония судьбы! — одна не поняла ни слова, другая не поверила… Будет ли третья? Тогда я считал, что это из области надежд и желаний, рождающих сны.
Так мы развлекались днем — нежились в бассейне и наслаждались беседой и яблоками. Вечером я погружал ее в сон (она поддавалась гипнозу с необычайной легкостью) и ночью бродил по парку, осматривал виллы, служебные здания или переносился в закрытые темные залы, что прятались под бетонным кольцом, глядел на лица кукол в гипотермических камерах, на саркофаги в инкубаторе, где зрела сотня репликантов, касался клавиш компьютеров, слушал гудение установок, шелест текущей в трубках жидкости да тихие щелчки термореле. Эта скрытая жизнь острова мнилась мрачной и мерзкой, но сад, озаренный лунным сиянием, был прекрасен; рай элоев, куда заглядывают морлоки, чтоб поразвлечься с беззащитной плотью. Я искал. Искал, понимая, что здесь не челябинский объект, что тайные игры садистов не угрожают катастрофой миру и повода вмешаться нет, — но то, что тут творилось, было отвратительно!
Насилие над человеческой природой — создать лишенный разума прекрасный облик и затоптать его в грязи… Пожалуй, в чем-то прав Смолянский, толкуя про ужас, неприязнь, отвращение… Их вызывают не войны и не расправы над побежденными, не институты промышленного и расового угнетения, не феодальная жестокость и даже не геноцид — все это в той или иной степени болезни роста, историческая неизбежность. Более отвратительно другое — насилия и унижения, которые творятся день за днем, в любые времена, цивилизованные и не очень; творятся в каждой крохотной ячейке общества, подпитывают ноосферу эмоциями безнадежности, страдания и страха. В крайних своих проявлениях они порождают садизм, мазохизм и сексуальные патологии, в умеренных — просто бытовое скотство. Чудеса науки лишь потворствуют им, предлагая новые формы и способы издевательств. Таков, к сожалению, закон: у всякого открытия есть оборотная сторона, и чем открытие важней, глобальней, тем эта сторона чернее и мрачнее. А генетическая репликация — из самых великих открытий!