Ольга?.. Фэй?..
Она подходит, наклоняется, ее локоны падают мне на плечо, ее губы все ближе и ближе…
Я просыпаюсь. В трех шагах горит костер, мечется живое пламя, потрескивают стебельки сухого мха, искры улетают в небо. Рядом — Фэй; сидит и смотрит на меня. Смотрит с жадной нежностью, словно боится, что я улечу за искрами, пробью покрывало флера и растворюсь в космической пустоте.
Поднявшись, я потер лицо, подошел к ней и сел на моховую подстилку. Почти как во сне, только нет моих родичей, а вместо цветов — рыжие языки огня… Струятся, играют, переливаются… Наверняка их не меньше, чем лет, которые прожил Риндо, странствуя среди туманностей и звезд.
Фэй кладет головку на мое плечо и шепчет:
— Сказочная ночь… Бывают такие на Уренире? Когда вы сидите у костра, смотрите в огонь, мечтаете и говорите о своих мечтах?
— Да, родная. Я вспоминаю много таких ночей… Я проводил их с друзьями или в родительском доме на берегу океана, огромного, как небо.
Почти как во сне, только нет моих родичей, а вместо цветов — рыжие языки огня… Струятся, играют, переливаются… Наверняка их не меньше, чем лет, которые прожил Риндо, странствуя среди туманностей и звезд.
Фэй кладет головку на мое плечо и шепчет:
— Сказочная ночь… Бывают такие на Уренире? Когда вы сидите у костра, смотрите в огонь, мечтаете и говорите о своих мечтах?
— Да, родная. Я вспоминаю много таких ночей… Я проводил их с друзьями или в родительском доме на берегу океана, огромного, как небо. С отцом, с Асекатту и Риной…
Она вздрагивает.
— Асекатту и Рина… Кто они? Женщины?
— Да. Мои матери — там, на Уренире.
— Обе? Разве бывает такое? Я тихо смеюсь.
— Бывает. Уренир не Земля, малышка. Там существует плотская любовь, но мы считаем, что дети — дар любви духовной, более высокой, не требующей физического соединения. Впрочем, одно не исключает другого…
— Не понимаю, Цзао-ван. О чем ты говоришь? О телепатическом зачатии?
— Нет. Вспомни, даже у вас на Земле дитя может родиться от донора… Правда, вы не умеете соединять гаметы многих родителей, и в генетическом смысле у ребенка их только двое. На Уренире иначе, Фэй. К тому же наши женщины давно не вынашивают потомство, не страдают и не испытывают мук при родах. Любовь чудесна, но ее последствия для женщин — здесь, на Земле, — нельзя назвать приятными. Боль, кровь, опасность для жизни или, как минимум, истощение…
Она потерлась щекой о мое плечо.
— И все же я хотела бы выносить нашего ребенка.
— Ты сделаешь так, как решишь. Тут не Уренир — Земля.
Фэй задумчиво кивнула.
— Да, Земля, мой дорогой. Вы отличаетесь от нас, а мы — от вас.
— Не так уж сильно. Больше нервных центров, сердце с шестью камерами, есть разница в кровеносной и эндокринной системах… Но внешние различия минимальны: маленькие рты, огромные зрачки… Ты похожа на уренир-скую женщину.
— Правда?
— Клянусь Вселенским Духом!
Я не лукавил — на Уренире нашлись бы девушки, похожие на Фэй и Ольгу. Впрочем, и на других земных красавиц; доминирующий тип не исключал разнообразия. Ри-на, например, была златовласой, с синими глазами и узким маленьким личиком. Представив ее, я попытался задержать образ в памяти, но любопытство Фэй было ненасытным.
— Вселенский Дух? Ты сказал, Вселенский Дух? Это ваше божество?
— Нет. Но в каком-то смысле…
— В каком? — Она отодвинулась, глядя на меня с тем блеском в глазах, с каким ребенок ждет сказочной истории. — Объясни, Цзао-ван!
— Один мудрец поведал мне, что люди уходят из жизни по-разному: кто-то — в покое, примирившись со скоротечностью бытия, кто-то — в тревоге, отчаянии или страхе. Есть такие, которые уходят с ненавистью — те, кто гибнет на полях сражений, кого казнят или лишают жизни иным путем, всегда жестоким и неправедным. Но так случается на Земле. На Уренире мы просто уходим.
— Уходите… — повторила она. — Но это всего лишь эвфемизм, заменяющий слово «смерть»… Или я что-то понимаю не так?
— Не так.
Видишь ли, милая, я бессмертен… все мы бессмертны на Уренире, и это дар эволюции, который вы получите когда-нибудь. Со временем, не скоро. Вы…
Рот Фэй округлился, глаза расширились, став двумя озерами, в которых плясали яркие отблески костра. Она порывисто вздохнула, стиснула руки на коленях и, полная изумления, склонилась ко мне.
— Что… ты… сказал?..
Губы ее почти не шевелились, словно скованные холодом, и я согрел их поцелуем. Потом произнес:
— Я бессмертен, как и любой обитатель Уренира. Наша плоть пластична, мы властвуем над ней, не зная страха гибели, и мы умеем делать многое другое, что показалось бы невероятным для человека Земли. Мои способности, память и ощущение вуали, раны, которые заживают мгновенно, — все это жалкое эхо талантов, дарованных нам эволюцией. На большее я не способен в своем земном обличье, но там, на родине…
— Подожди, Цзао-ван, не торопись. — Кажется, она пришла в себя после моих откровений. Глаза ее блестели, и по всему было видно, что моя фея собирается ввязаться в спор. — Если вы живете вечно и рожаете детей, то Уренир, наверно, переполнен… Зернышку проса негде упасть, да? Или вы расселились по всей Галактике, на тысячах планет? Может быть, на миллионах?