Я смотрел на Фэй, она смотрела на меня. Уже не девочка — женщина, каким-то чудом шагнувшая за две минуты к порогу тридцатилетия.
* * *
Она пошевелилась и села, прикрыв ладошками нагие груди.
— Что? Что-то не так с моим лицом?
— Не так, — подтвердил я. — Ты стала много краше. Это бывает с девушками, когда они взрослеют.
— Но разве я…
— Не волнуйся. Ничего плохого с тобой не случилось. Даже наоборот.
Я поднялся и вылез из расщелины. О том, что произошло с Фэй, могли быть разные мнения: то ли она потеряла годы жизни, то ли нет. Останется такой, как нынче? Или механизм перемен, запущенный вуалью, будет раскручиваться все быстрей, от зрелости — к увяданию, от увядания — к дряхлости? Впрочем, маловероятно; слившись с Фэй в момент резонанса, я не нашел никаких патологий. Ровным счетом никаких, кроме одной-един-ственной: в биологическом смысле она постарела лет на восемь-десять.
Внезапная мысль кольнула меня. Быть может, все дело во времени? Нет никакой субстанции, ни газа, ни силового поля, ни коллоида, которые могут ускорить процессы распада, а просто в вуали оно течет иначе? Десять лет за две минуты… Месяц за секунду… Шагнув через вуаль у Лашта, мы потеряли несколько дней, чего, пожалуй, не заметишь, но трос, провисевший полчаса, состарился на полтора столетия и лопнул… И все эти люди, что жили в Анклаве или пытались его исследовать, погибли естественной смертью, состарившись также стремительно, как наш канат… Люди и животные, дома и техника, и кости, и тот ковер в мечети… Вспомнив про кости и ковер, я решил, что в разных зонах время может течь по-разному — или, возможно, этот процесс связан с плотностью вуали.
Внезапная мысль кольнула меня. Быть может, все дело во времени? Нет никакой субстанции, ни газа, ни силового поля, ни коллоида, которые могут ускорить процессы распада, а просто в вуали оно течет иначе? Десять лет за две минуты… Месяц за секунду… Шагнув через вуаль у Лашта, мы потеряли несколько дней, чего, пожалуй, не заметишь, но трос, провисевший полчаса, состарился на полтора столетия и лопнул… И все эти люди, что жили в Анклаве или пытались его исследовать, погибли естественной смертью, состарившись также стремительно, как наш канат… Люди и животные, дома и техника, и кости, и тот ковер в мечети… Вспомнив про кости и ковер, я решил, что в разных зонах время может течь по-разному — или, возможно, этот процесс связан с плотностью вуали. Кто ведает? Высокие звезды! Время — такая тонкая материя! Даже на Уренире оно остается тайной, полностью открытой лишь Старейшим; мы, существа из плоти и крови, кое-что знаем о времени, но не умеем им управлять.
Смеркалось. Я уже не различал цветов, и две фигурки над обрывом были одинаково темными: побольше — Си-ад, поменьше — Макбрайт. Увидев меня, он замахал руками, подавая сигналы в принятом у экстремалыциков коде, — спрашивал, как Фэй. В порядке, ответил я и погрозил ему кулаком. Руки Джефа снова пришли в движение — теперь он интересовался, должны ли они с напарником форсировать преграду. Я сделал отрицательный жест, потом уточнил: «Слишком темно. Переправитесь завтра. Ночуйте на плоскогорье».
С вершины скалы, служившей нам убежищем, свисал канат. Большая часть его полоскалась в воде, унесенная течением, и я потратил несколько минут, чтобы вытянуть ее, уложить аккуратной бухтой и осмотреть место разрыва. Трос был диаметром в пять миллиметров, но кончик его утончался, словно прочнейший полимер растягивали год за годом, десятилетие за десятилетием, пока он не лопнул, сбросив в пропасть непосильный груз. Не стоило на него обижаться; он честно отслужил нам больше века.
Вытащив нож, я обрезал подвергшийся старению конец и вернулся в нишу. Фэй, по-прежнему нагая, сидела на матрасе-рюкзаке, скорчившись и уткнувшись лицом в колени. Ее дыхание было неровным; кажется, она старалась не разрыдаться, но всхлипы и стоны, едва слышные, все же нарушали тишину. У босых ног девушки лежало зеркальце — круглое, маленькое, в треть ладони.
Я опустился рядом и обнял ее за плечи.
— Командир… — Долгий протяжный всхлип.
— Зови меня Арсеном. И говори на русском. Это ведь наш родной язык, твой и мой.
Фэй приникла ко мне, дрожа. Но не от холода; я знал, что полученный ею импульс живой энергии бодрит и согревает.
— Что со мной, Арсен? — Она произнесла мое имя так просто, так естественно, что не было сомнений: произносила его не раз, но лишь в мечтах и снах. — Что с моим лицом?
Я погладил ее шелковистые волосы.
— А как ты думаешь?
— Я постарела, да? Я совсем дряхлая и некрасивая?
— Ну, я бы не сказал. Ты стала ближе мне по возрасту, хотя бы внешне. Это плохо?
— Не знаю. Еще не знаю. — Она помолчала, шмыгнула носом, вытерла глаза ладошкой. — Вы… ты… ты понимаешь, что случилось? Воздействие вуали?
— Вероятно. Что ты почувствовала?
— В первый момент — ничего. Потом темнота… Нет, не так! Все будто расплылось перед глазами, размазалось, замелькало… серый фон и тишина… такая тишина, будто умерли все звуки… Я знала, что плыву, дышу и шевелю руками, но это было знание, не ощущение… — Фэй откинула головку и посмотрела на меня.
— Я ничего не чувствовала, понимаешь? Ни тела, ни воды, ни ударов о камни… Потом ты меня выловил. Это все.
— Уже немало, — заметил я. — Совсем немало! Выходит, я удачливый рыбак — выловил жемчужину из моря жизни, такого обширного и бурного. Большая редкость, славная добыча!