Щеки Казина постепенно бледнели, глаза возвращались в свои орбиты. Наконец он вздрогнул, наклонился, снял башмаки, швырнул их в угол и, пошатываясь, проследовал к гипсовой плите с изображением Энлиля. За ней скрывался бар; мой хозяин, хлебнув из первой подвернувшейся бутылки, принялся копаться в нем, испуская хриплые стоны и проклятья. Вытащил виски, водку, коньяк, недовольно сморщился, добрался до рома шестидесятиградусной крепости, разлил по стаканам. Мы выпили. Ром, конечно, не секвойя, живой энергии в нем нет, но все же он поддержал мои силы, смыв легкую усталость после пространственного перемещения.
— Ну и ну… — просипел Казин, массируя шею и затылок. — Ну, твою мать, гипнотизер!.. Такого дара внушения я не…
— Это не внушение, — прервал я его. — Взгляните на свои ладони — кажется, там есть ожоги? На левой, у большого пальца, и на правой, у запястья.
Маг обозрел волдыри, покачал головой и буркнул:
— Чушь, ерунда! Известно, что видения влияют на психику, а та — на физиологию. Стигматы, раны, ожоги и все такое… На это не купишь, гипнотизер!
— Ваши туфли я тоже загипнотизировал? И ваш пиджак?
Он покосился в угол — туфли еще дымились, потом осмотрел мелкие дырочки от искр на пиджачных рукавах. Я был спокоен; страх из его ментальной ауры исчез, Казин меня не боялся, не собирался звать охрану, вышвыривать вон или устраивать допросы третьей степени. Он, очевидно, соображал, чем можно поживиться. И наконец сообразил.
Стаканы были наполнены снова, мы выпили на брудершафт, и не прошло и получаса, как вдрызг подружились. Признав, что я владею несомненным даром убеждения, Казин принялся выпытывать, какие другие таланты мне присущи. Может, я умею прогнозировать кризисы?.. А если не кризисы, то хоть перемещения в высших эшелонах власти?.. Или способен насылать инфаркт с помощью магии мумбо-юмбо?.. А если не инфаркт, так хоть диабет или чахотку?.. Или, скажем, адские видения — но так, чтоб башмаки не просто дымились, а пылали ярким пламенем?..
Ответы были уклончивы, однако Казин начал сватать меня в помощники, суля кремлевскую синекуру или приличные должности в Думе либо в правительстве. Я, не обижая прямым отказом, напирал на то, что имею частный и доходный бизнес и что таланты мои не очень надежны, хотя по временам как будто пробуждаются, переливаясь в коммерческий эффект. Потолковав о коммерции и покончив с ромом, мы уговорили бутыль «Курвуазье» и сошлись на том, что я согласен поставлять прогнозы — по три-четыре в год и, разумеется, по самым важным случаям. Я до сих пор их поставляю, поддерживая рейтинг Казина. Он все еще на прежнем месте; меняются правительства и президенты, но Пал Сергеич сидит, где сидел, дурит головы вышестоящим лицам и слушает то, что я нашептываю в ухо.
Сделка с объектом 117 состоялась, а после нее был визит в зоопарк, чтобы обозреть приобретенное имущество.
Нечто вроде десанта: сам Олыпанников, его советники, его телохранители, врач, секретарь, массажисты и лизоблюды — в общем, свита номарха, как в Древнем Египте, с носителями табуретов, опахал и прохладительных напитков. Я затерялся среди них, как скромный писец в толпе сановитых придворных, общаясь от случая к случаю только с одним советником-вельможей, из давних моих знакомцев. Олыпанникову я не представлен и представляться не собираюсь; мой девиз — держаться подальше от олигархов, президентов, королей и генеральных секретарей. Но хоть знакомства мы с ним не свели, я знаю о нем немало, и даже такое, о чем не ведает никто, включая самого Олыпанникова: я владею половиной его капиталов. Даже более чем половиной, что позволяет направлять финансы в нужную сторону — скажем, к объекту 117. Конечно, ни один налоговый чиновник не найдет моих следов в империи Олыпанникова или в другом подобном месте, но я присутствую в них отнюдь не виртуально. Я — Наблюдатель, не судья и не защитник, однако бывают коллизии, когда приходится судить, карать и защищать.
Желательно без лишней крови, а с помощью традиционных сил и средств: влияния на тех или иных людей, на политическую или культурную сферы и, разумеется, на реки информации и денег.
Деньги! Феномен, с которым я не сталкивался до сих пор ни на Рахени и Сууке, ни в уренирском социуме! Конечно, я понимаю, что деньги — признак общепланетной бедности, отсутствия изобилия и даруемой им свободы; я понимаю, что деньги развращают, потворствуют низменным инстинктам, плодят несправедливость и насилие; и, наконец, мне очевидна трагическая неизбежность денег — в данный момент и в данном месте, именуемом Землей. Но если рассматривать деньги в разрезе моей миссии, приходишь к парадоксальному выводу: сей феномен для Наблюдателя — благо! Ведь я обязан не только выжить, но и продлить свое существование, чтобы собрать достаточно данных, — и потому мне нужен статус с гарантией уважения и безопасности. Но как его достичь? На Сууке уважают искусных мастеров и поклоняются великим художникам, на Рахени ценят красоту, изящество манер, воспитанность, отвагу, а на Земле — pecuniae oboediunt omnia! [39] Разве не удача для меня? Ведь гораздо проще стать богатым, чем обрести талант и красоту; они — дар божий, а деньги — лишь двоичный код в банковском компьютере. Пошаришь там и тут, найдешь…