Корабль уходил и приходил, команда сгружала еду и спиртное и развлекалась с наорийками — неделю, две недели, месяц. Потом убийцы исчезали, оставив на острове стражей — когда пятерых-шестерых, когда и больше. Это был спокойный период, если не сопротивляться насильникам, не вспоминать умерших и не плакать слишком часто. Но Ивон не плакала — от ненависти сохли слезы и горело сердце.
Потом все кончилось.
— Каким образом? — спросил я, подкладывая ей на тарелку ломти консервированного тунца.
— Мы подорвали корабль. — Ивон прожевала кусок и потянулась к банке с тоником. — Отправили к дьяволу этих убийц! Я нашла взрывчатку в старых карьерах… ом-мо… аммо…
— Аммонал, — подсказал я.
— Да, аммонал. В карьерах много аммонала, Жак, но мне были нужны машинки… — Она неопределенно повела руками. — Такие, чтобы одну прикрепить к взрывчатке, а на другой повернуть рукоять. Я их искала, и я их нашла!
— Ты знаешь, как обращаться с радиоуправляемым запалом? Откуда, ваине?
— Отец научил. Он старый, мой отец… был старым, все умел, работал подрывником… — Ивон отодвинула пустую тарелку и принялась за ананасы и бананы. — Вкусно! Никогда такого не пробовала!
— Ты протащила взрывчатку на судно?
— Да. Я носила и другие девушки. — Она помрачнела, вспомнив, должно быть, зачем их звали на корабль и что там с ними делали. Потом, оскалившись в мрачной усмешке, сложила пальцы щепотью: — Носили вот столько, целый месяц. Я принесла машинки — эти, как ты называешь, запалы… А когда мердерс ушли, когда отплыли на милю… — Ивон резко крутанула пальцами, словно поворачивая рычажок взрывателя. — Бумм! Бумм, бумм, бумм! Ни корабля, ни мердерс!
— А те, что были на берегу?
— Остались шестеро. Перепились. Мы их связали и бросили акулам.
Перепились. Мы их связали и бросили акулам.
Врет, почувствовал я, однако настаивать не решился. Налил ей сока и спросил:
— Что ты знаешь об этих людях? И для чего им ваш Наори? Устроили там базу? Хранили какой-нибудь товар? Оружие, наркотики?
Ивон замотала головой.
— Нет. Никто не видел, что у них в трюмах… База, наверное, была, но где-то в другом месте, не у нас. С нами они развлекались… говорили, что отдыхать на Таити или в Ницце дорого, а тут все принадлежит им, все даром — и пляжи, и отель, и девочки… И можно все… тушить о кожу сигареты, насиловать десятилетних или вчетвером одну… — Она поперхнулась, раскашлялась, пробормотала: — Ноги потом не ходят… валяешься, как труп… Но хуже всего, когда выскабливают в корабельном лазарете… меня — три раза… однажды — на четвертом месяце…
Я взял ее руки в свои и крепко стиснул.
— Они не хотели детей?
— Нет. Не для того нас пощадили… Нам полагалось работать, Жак.
Мы помолчали. Ее суденышко болталось на канате за кормою «Рины», яхта дрейфовала, покачивалась на волнах, то поднимаясь, то опускаясь в мягких объятиях океана. Солнечный диск повис над западным окоемом, и воды с каждой минутой темнели и густели, приобретая фиолетовый оттенок, напоминавший мне о родине. Но все рассказанное девушкой напоминало о другом, о том, что здесь не Уренир. Теперь я знал: если отправиться к восходу, то приплывешь не к берегам Иггнофи, не к дому под шатровыми деревьями, а в край насилия и ужаса. К земле ненависти, имя которой Наори.
Ивон насытилась и сидела теперь в шезлонге, расслабившись и полузакрыв глаза, посматривая из-под густых ресниц на палубу яхты из драгоценного тика, на обнесенный бронзой фальшборт, стойку с клавиатурой автошкипера и мачту со спущенным парусом. Какая-то работа шла в ее головке, но те эмоции, что я улавливал, не были связаны ни с восхищением, ни с облегчением, ни даже с чувством умиротворенного покоя. Наконец она промолвила:
— Кажется, ты богатый человек, мсье Дени из Парижа, вольный мореплаватель. Чем занимаешься?
— Тем и этим… благотворительностью в основном. Я директор-распорядитель фонда «Пять и пять». Очень солидная организация, хотя и небольшая. Ее основал один покойный аргентинец, дон Жиго Кастинелли. Оставил фонду все свое имущество — ранчо в Мисьонесе, серебряные рудники, дома, угодья, эту яхту… Вот он был действительно богат!
— И что ты делаешь с его богатством? Плаваешь по океану и ешь эти сладкие фрукты? — Она покосилась на ящик с ананасами.
— Бывает, но не очень часто. Задача у меня другая: я должен отыскивать талантливых и молодых, пятерку юношей, пятерку девушек, чтобы обеспечить им карьеру. Помочь пробиться, понимаешь? Скажем, они нуждаются в образовании, в деньгах, рекомендациях, советах или иной поддержке. Тогда…
— А если девушек не пять, а двадцать восемь? — перебила Ивон. — Ты им поможешь?
— Хмм… вероятно. Случай, не предусмотренный уставом, но это не беда — решающий голос все равно за мной. А что им нужно, этим девушкам?
Ивон насмешливо фыркнула.
— Мужчины, конечно! Не звери, которыми нас покарал господь, не мердерс, не насильники, а настоящие мужчины! Зачем, по-твоему, я вышла в море? Чтобы найти мужчин и привезти на остров, к нашим пальмам, нашим лодкам и нашим очагам! Мы все умеем: ткать, и рыбачить, и собирать орехи, и строить хижины, и даже взрывать и стрелять — у нас теперь полно оружия! Но дети не родятся без мужчин, и нет без них радости, понимаешь? Нам нужны хорошие мужчины, каждой по одному, чтобы забыть о тех, других…