Пожалуй, ясно, что здесь случилось, но остается вопрос: почему? Кто или что? Не планетарная бомба, не злонамеренное вмешательство извне и, разумеется, не божья кара… Так что же? Что послужило причиной необъяснимого времятрясения? Такое даже Старейшим не под силу! Впрочем, кто ведает, какова их мощь? Станешь Старейшим, узнаешь…
Что-то коснулось моего колена, и я открыл глаза. Фэй, моя маленькая Фэй, волшебным образом повзрослевшая и такая прекрасная… Щедрый дар Анклава…
Я наклонился и поцеловал ее.
* * *
Ночь. Мы шепчемся, лежа в темноте, мешая два языка, китайский и русский. Русские слова тяжеловесны и напевны, китайский говор легок и высок, как птичий щебет. Как вскрики Фэй, когда она замирала в моих объятьях…
— Ты… Теперь ты все про меня знаешь… Про отца и маму и про Хэйхэ… про школу… даже знаешь, зачем меня послали… Я все рассказала, все!
Просьба поведать о себе, изложенная в деликатной восточной манере, подумал я. А вслух спросил:
— Все, девочка? Неужели не осталось ни одной тайны? Она хихикнула.
— Ну, разве что это… Сказать, откуда мой дар? От Анай-оола, прадедушки-нивха… Мама говорила, что он был колдуном… нет, не колдуном, они злые… как это по-русски?., шаманом, вот! Умел врачевать, предсказывать будущее, вселяться в животных и властвовать над духами…
Протяжный вопль долетел из леса, с другого берега реки. Пальцы Фэй на моем плече затрепетали, и я накрыл их своей ладонью. Потом сказал:
— Спрашивай.
— У тебя есть… женщина? Там, в России?
— Была. Очень давно. Теперь нет. Ни в России, ни в других местах.
Она вздохнула.
— Значит, ты одинокий. Совсем как я.
— Уже не одинокий, родная. Можешь представить, что получится, если сложить два одиночества?
Фэй благодарно потерлась щекой о мое плечо.
— Кажется, могу. — Потом: — Расскажи мне о твоих родителях.
— Это непростая история. Мои земные отец и мать умерли, однако…
— Почему ты так сказал — земные?
Она глядела на меня широко раскрытыми глазами, совсем темными в ночном сумраке.
Я знал, что отвечу ей. Пусть все будет ясно — ясно сразу, полностью и навсегда.
— Потому, малышка, что на вашей Земле я пришелец. Фэй кивнула.
— Все мы здесь пришельцы. Приходим, живем, уходим… Я понимаю.
— Нет, не понимаешь.
— Чего же, Арсен? Разве ты не из России? Не из Петербурга?
— Нет.
— Значит, из Белоруссии или с Украины. Но это ведь тоже Россия!
Я усмехнулся. Она прекрасно разбиралась в политике! Страны, может, и разные, зато народ один.
— Слушай меня внимательно, Фэй, я не отсюда. Не с вашей Земли, а из другого обитаемого мира, понимаешь? — Глубокий потрясенный вздох. — Вселенная очень велика, и жизнь существует не только здесь. Разумная жизнь, которой свойственны жажда знаний и тяга к поиску себе подобных… — Молчание. С трепетом в сердце я произнес: — Ты веришь мне?
— Я верю всему, что ты скажешь, Арсен. Я чувствую… нет, знаю, что это правда.
«Все-таки непохожа на Ольгу, — подумал я. — Изумление, любопытство, но не страх. И вера, всепоглощающая вера. Доверчивость юности, которую не выбила, не растоптала даже проклятая школа в Хэйхэ… Нелегкий крест, но разве не в испытаниях и бедах крепнет мужество? То, чего не хватило Ольге…»
Ладошка Фэй коснулась моей груди.
— Ты человек, Арсен… если я в чем-то уверена, так в этом.
— Человек, — подтвердил я. — Чтобы узнать людей, надо быть человеком, как же иначе? Поэтому тот, кто пришел, слился с рожденным на этой планете и превратился в человека. В меня, Арсена Измайлова.
— Тот, кто пришел… Может быть, в тебя вселился гуй [51] ? — Голос девушки дрогнул. — Я сумела бы его изгнать. Мой прадед…
— Да, я помню, он был шаманом и властвовал над духами… Не тот случай, девочка. Некого изгонять! Того, кто пришел, и того, кто родился, больше нет. Они не существуют, понимаешь? Есть только я.
— Ты… — Ее ладонь порхала над моими волосами, как легкокрылая пичужка. — Ты… ты лун-ван, царь драконов, прилетевший к нам из звездного чертога… Из какого же, милый? Тай-и, Цин-лун, Чжу-цяо? Из Бай-ху или Сю-ань-у? [52]
— Мой дворец далеко, — сказал я, — в одном из галактических звездных скоплений. Здесь, на Земле, вы зовете его звездным кластером номер… Ну, не важно! Наше солнце все равно не увидеть, тем более — планету. Только… — Она улыбнулась, когда я перешел на китайский. — Только, милая, я не лун-ван, а мэнь-шэнь [53] . Всего лишь скромный мэнь-шэнь.
— Тогда уж — Цзао-ван [54] !
Ей непременно хотелось повысить мой статус, и я кивнул:
— Да, малышка. Так будет точнее.
— Цзао-ван, Цзао-ван! — Радостно улыбнувшись, она соединила ладони в бесшумном хлопке. — Я буду звать тебя Цзао-ваном!
— Зови. Какие возражения?
Я снова напомнил себе, что Фэй лишь по облику взрослая женщина и этим обязана Анклаву и вуали. Но двадцать лет — это двадцать лет… Каким бы тяжким испытаниям ее ни подвергали в школе, к каким бы миссиям ни готовили, возраст брал свое; детское прорывалось в ней, будто требуя компенсации за то, что отняли, чего недодали, чего лишили.
«Детство долго не расстается с человеком, — подумал я. — В самом счастливом случае, до зрелых лет, если память о нем не сотрут грехи, которые творятся взрослыми: зависть и корысть, ложь и злоба, предательство и убийство».
Цзао-ван, хранитель очага… Для Аме Пала я тоже был Хранителем — не потому ли, что я неравнодушен к бедствиям мира сего? И не по этой ли причине я попал в Анклав?