— Давай-ка еще по одной, — нейтральным тоном сказал Мазур.
Все эти пустые разговоры про рухнувшую империю и покалеченную судьбу ему порядком надоели.
Все эти пустые разговоры про рухнувшую империю и покалеченную судьбу ему порядком надоели. Что толку сотрясать воздух? Раньше надо было кулаками махать…
— Давай, — с готовностью отозвался Лихобаб и потянулся к бутылке.
Выпили. Закусывать не стали, заменили закусь табачным дымом.
— Скажи, вот разве об этом мы мечтали? — Лихобаб описал рукой в воздухе некий, полный неопределенности полукруг. Но Мазур понял, о чем он. — Такой поворот и в дурных кошмарах не мог привидеться. А ведь ничего, мать вашу, как-то приобвыкли, прижились…
— Ты где пропадал эти годы, не сразу ведь после демократизации сюда определился? — вдруг спросил Мазур. — Да и Полигон этот, поди, не так давно тут обустроили…
— Точно, — кивнул Лихобаб, — недавно. Когда главным злом объявили терроризм и обязали всех и каждого с ним бороться. А где пропадал, говоришь?
Бывший морпех налил в кружки на сей раз по чуть-чуть.
— Девяносто первый, ни к столу будь помянут, застал в Монголии. Ты не лыбься! Еще просвети меня, что там моря нет. Давай, давай. А я тебе отвечу на это истиной более глубокой и правдивой: начальству виднее, что где есть и где надлежит находиться советским морпехам. Начальство постановило, что Китай вот, сволочь, имеет выход к морю-акияну, и на всякий случай морской пехоте не помешает находиться в непосредственной близости… Вот, кстати, давай-ка за спецназ надводный и подводный!
Чокнулись, сдвинув алюминиевые бока кружек.
— Однако вскоре нас вернули на родину, — продолжал разошедшийся Лихобаб. — И тут я малость прихренел. В Монголию только отголоски долетали, а тут пришлось погрузиться по самую макушку в бурлящее дерьмо. Короче, поглядел, поглядел я на творившееся блядство да и подал в отставку. Ушел в свободное плаванье. Покидало, конечно. Карабах, Приднестровье, Сербия, Абхазия… В Абхазии предлагали остаться, строить вооруженные силы неприсоединившейся республики, сулили генеральское звание. Оно, конечно, некоторым образом сомнительное вышло бы генеральство, но все же. Так и вовсе никакого не перепало, и уже не упадет. Жалею, короче, что не остался. Жил бы у моря, как тот старик, рыбку бы рыбачил. Главное, настоящим делом занимался, а не валял дурака… Но я именно как дурак вернулся домой и тут несколько лет перебивался вовсе ни пойми чем. В откровенный криминал, правда, не лез. Не сроков боялся, а противно было. Однако все равно ходил по краешку. Один неверный шажок — и можно сверзиться, ломая шею. Потом, когда про армию с флотом снова вдруг вспомнили, начали чего-то делать, в том числе и этот Полигон замыслили, разыскал меня сослуживец, ну и предложил. И вот я здесь. Словом и короче, вполне обычная биография для бывшего легионера Советского Рима…
Лихобаб запустил руку в большой бумажный мешок, тоже притараненный со склада ядерной войны, выудил из него большой ржаной сухарь.
— Вот я все думаю, Кирилл, а для чего мы резались столько лет подряд? Для чего погибали твои и мои парни? Многим ведь и могил нормальных не досталось, остались лежать в пустынях и лесах на прожор зверью. Выходит, все это было для того, чтобы теперь жрали и пили от пуза совсем другие, не партийные, а демократичные, которые от первых отличаются только новыми фамилиями и еще большим, уж вовсе ненасытным аппетитом…
Лихобаб вдруг замолчал.
— Ну? Чего споткнулся? — Мазур усмехнулся уголком рта. — Вдруг вспомнил, что и я теперь из тех, кто по твоим словам, жрет и пьет от пуза?
— И ты, — Лихобаб сжал ладонь, в который хрустнул, разламываясь, ржаной сухарь.
— Это ты только сегодня про меня узнал. Я-то про тебя наслышан. Живешь в домишке собственном, в Серебряном, блин, бору…
Мазур открыто расхохотался.
— Хреновые у тебя осведомители. От Серебряного Бора наша деревенька далековато… Понятно, что молва любой коттеджный поселок автоматом приписывает к Рублевке. Раз свой загородный дом, да еще со встроенным гаражом — значит, буржуи, раз буржуи — значит, проживают на Рублевке. Уж поверь, что особняком мой дом может считаться разве где-нибудь в Псковской или Тульской губерниях, но уж никак не в видавшей виды Москве. Просто добротный домик в три этажа на участке всего в двадцать соток…
— Во как! Для тебя это уже «просто»! А для большинства людей, хочу тебе сказать, в той же Москве — недостижимая мечта.
— Ты не поверишь, но я никогда не мечтал ни о чем подобном, — жестко сказал Мазур. — На привалах, валясь на траву, никогда не чертил в башке пейзажи будущего отставного счастья: дома, машины, три сортира и две ванные комнаты…
— А ванных и вправду две? — спросил Лихобаб, грызя ржаной сухарь.
— Две, — не стал отпираться Мазур. — На первом этаже с джакузи, на втором — с душевой кабиной. Еще имеется сауна и при ней купальня. А также две спальни, наша с супружницей и гостевая, и три машины, из которых две — женины… Ну что, в тебе уже вскипела классовая ненависть или еще что-нибудь припомнить из затянувшей меня трясины буржуазного быта? Может, перечислить тебе поименно всю бытовую технику? Ее, как сам понимаешь, немало. Один телевизер в стену длиной чего стоит…