— Сперва я хотел тебя просто убить, — Хадашев поставил чайник на стол, утер губы тыльной стороной ладони. — Тогда я бы не потащил тебя сюда. Я бы не стал поганить дом уважаемого человека твоей собачьей кровью.
— Тогда я бы не потащил тебя сюда. Я бы не стал поганить дом уважаемого человека твоей собачьей кровью. Но я подумал: столько сил тратил, когда искал тебя, тратил деньги. Мои люди ехали сюда издалека. Им было нелегко ехать, нелегко здесь. Тогда я подумал, что надо получить с тебя пользу. Как с поганой овцы… Слушай, Аслан, — Хадашев повернул голову, — я только не пойму, зачем притащили вот этого, почему не убили? — Хадашев показал пальцем на Стробача.
— Они ехали вместе, вот и прихватили, — пожал плечами Аслан, сидя на краю стола и покачивая ногой. — Про второго им ничего не говорили, а сами они испугались решать. Они подумали: пусть Руслан решает, что делать с каждой русской собакой.
— Раз прихватили, надо тоже взять с него пользу, правильно думаю?
— Правильно, — сказал Аслан.
Хадашев выдернул нож из мяса и вонзил его в стол.
— Вы — две русские собаки, — сказал он, — но вы служите богатым хозяевам. Значит, чего-то знаете. Секреты ваших хозяев — где у них что, как туда попасть, что они скрывают, кого боятся, почему боятся, как с них взять денег, кто у них дети, где живут, сколько денег заплатят за детей, — Хадашев рассмеялся. — Можете сразу начинать с того, как с них взять денег. Это самое главное. Будете хорошо рассказывать, я буду доволен, и мы быстро закончим…
Хадашев выдвинул ящик стола, заглянул в него.
— Я скажу, как буду спрашивать. Сначала я спрошу тебя и тебя по-хорошему, будто мы сидим за столом и разговариваем, как люди. Вы мне все по-хорошему расскажете.
Он достал из ящика одноразовый шприц и резиновый жгут, положил на стол перед собой.
— Потом я буду отводить вас поодиночке туда, — Хадашев показал в сторону верстака, — и спрашивать вас там. Будет немножко больно, но если вы мужчины, стерпите. Зато будете говорить мне правду, только правду. Если первые ваши собачьи слова сойдутся со вторыми, я быстро перережу вам горло, и мучения закончатся. Если хоть раз соврете, будете мучиться долго. А знаете, как это хорошо, когда тебе больно, настолько больно, что хочешь смерти, но тебе не дают себя убить, — Хадашев закрыл глаза, — и тут кто-то дарит тебе смерть — и боль уходит. Как в этот момент тебе хорошо… — Он согнул левую руку в локте и ловко перетянул ее жгутом…
«Кранты, — понял Мазур со всей отчетливостью, никакой блеф не выгорит». Этот героинщик действительно все будет делать так, как только что расписал. Только наверняка наврал насчет того, что быстро прекратит их мучения. Хрена там, войдет в раж, станет догоняться дозами и будет измываться, пока не надоест. А надоесть может не скоро… В такие минуты никак нельзя давать волю воображению, но что делать если, оно тебя не спрашивает? На миг перед Мазуром помимо его воли промелькнули картины того, что ждет их со Стробачем в самом ближайшем будущем. И Мазуру стало по-настоящему страшно. До судорог в животе, до подкатывающей к горлу рвоты. Будь ты хоть на девять десятых супермен, но оставшаяся десятая доля все-таки остается человеческой и в неподходящий момент может завопить от ужаса и бессилия…
Только рывок. Только в подходящий момент. И Мазур видел такой момент. Промедлишь — смерть, начнешь чуть раньше — тоже смерть. Но ему нужна помощь Стробача, позарез нужна. Как бы дать ему знать?
«Английский», — вдруг понял Мазур.
Знанием английского, думается, ваххабиты не обременены. В отличие от Стробача, которого готовили почти по тому же курсу, что и его самого, разница в профессиональной специфике, но уж никак не в иностранных языках.
В отличие от Стробача, которого готовили почти по тому же курсу, что и его самого, разница в профессиональной специфике, но уж никак не в иностранных языках. Только… если вдруг сейчас возьмешь и заговоришь со Стробачем по-английски, вахи всполошатся, дело кончится выбитыми зубами, недоконченной фразой, а то могут что-то всерьез заподозрить, развести по углам, приковать к железной трубе. Надо естественно встроить фразу во что-то…
— Зачем же нас убивать, — заискивающе улыбаясь, заговорил Мазур. И с ненавистью к себе понял, что не пришлось прикладывать слишком уж больших усилий, дабы голос дрожал от испуга. — За нас вы получите очень большой выкуп. Мы ценные сотрудники своих корпораций. Знаете, про таких, как мы, говорил английский драматург Шекспир… — и дальше Мазур выдал на чистом английском: — «Когда он кольнется, играй истерику, отвлеки двоих, что сзади. Работаем по команде «Бей»!»
— Что ты несешь, старый дурак! — расхохотался Аслан. — За кого нас принимаешь?
— Это у него от страха в башке замыкает, — спокойно объяснил Хадашев, зубами затягивая узел жгута. — Я видел много русских перед смертями. Мало кто хорошо держался. Ползали, лизали сапоги, хныкали, как бабы, а были такие, кто по-настоящему сходил с ума… Жаль, что моего брата убил такой слизняк, а не настоящий воин.
— Но почему вы решили, что именно я убил вашего брата, — снова заговорил Мазур, начиная проделывать с суставами необходимые манипуляции, стараясь, чтобы его движения выглядели естественно, как неловкие конвульсивные телодвижения дрожащего от ужаса человека. Благо спинка стула прикрывала его кисти и наручники от взглядов стоящих за спиной конвоиров. — Да, я был на корабле, я стрелял, но там было много людей, шла перестрелка и кто кого убил…