— Да откуда нам! Мы ж из подвалов не вылазим, — Лихобаб потянулся к бутылке. — А вот раньше у тебя были другие наниматели. Вернее, один-единственный, лица не имеющий. Которому ты присягу, между прочим, давал.
— Это ты не трожь, присягу я не нарушал. Больше четверти века сполнял государеву службу, отправлялся, куда пошлют, блюдя верность присяге. И заслужил, понимаешь! Уж одну «работу» исключительно на себя и для себя я заслужил…
Мазур взял кружку, которую подвинул к нему Лихобаб. Выпил, не дожидаясь тостов и чоканий.
— Когда узнал, что у меня будет ребенок, в башке что-то щелкнуло. Будто кто-то хлопнул по выключателю. Что, подумалось, оставлю ему? Блестящую груду орденов и медалей? Так ведь это только для меня они ценность, потому как за ними моя жизнь, люди, многих из которых уже нет, кровь — своя и чужая. Для посторонних же — это всего лишь железки с ленточками… А ведь я, блин, уже не мальчик! И шансов что-то взять от этой гребаной жизни у меня осталось мало! А я хочу быть уверен: случись что со мной, дите не будет ни в чем нуждаться и станет поминать отца лишь добром!..
— Ну, хорошо, — махнул рукой Лихобаб. — А что, работа на олигарха так хорошо оплачивается? Почем двадцать соток в Подмосковье стоят…
— Не трудись, в нулях запутаешься.
— И этот олигарх нанял тебя грохнуть кого-нибудь?
— Я все-таки и обидеться могу, несмотря на общее героическое прошлое, — очень серьезно произнес Мазур. — Я же сказал, что работа была по профилю. Собственно, заниматься пришлось почти тем же, чем мы с тобой занимались в Эль-Бахлаке… И не только в нем одном. То есть помогать удержаться у власти правящему режиму, потому как в сохранении режима кровно был заинтересован мой наниматель…
— У олигарха в том царстве-государстве, не иначе, имелись свои собственные коммерческие интересы, которым многое бы угрожало, случись там переворот или тем паче революция…
— Совершенно в точку, — сказал Мазур. — Кроме того, у него еще нашлись там интересы, но я узнал об этом, уже находясь в задании. Видишь ли, страна та была африканская, более того — одна из тех, что славна алмазными месторождениями…
— Ах вот оно что!
— Именно так и никак иначе. И кроме всего прочего в тех краях образовались бесхозные алмазы, так уж случилось.
— Ага. Известно, насколько бесхозным бывает такое добро, — понимающе хмыкнул Лихобаб. — Ну-ну. Значит, тебе поступила вводная на завладение бесхозным добром?
— Можно и так выразиться.
— И много было добра?
— Вполне. Какой-нибудь Белоруссии хватило бы на несколько госбюджетов.
Лихобаб присвистнул.
— И ты, выходит, справился с заданием?
— Справился, — сказал Мазур. — Отсюда и дом, и машины, и все остальное. Скромный процент от того добра, которое, наконец, нашло своего хозяина.
— Почему же тебя…
— Не убрали? — понятливо подхватил Мазур.
— Потому что сейчас все-таки не безумные девяностые, а прагматические нулевые. В ноль седьмом году уже не разбрасываются профессионалами налево и направо — дескать, только свистни, и к нам новые набегут, не хуже прежних. Теперь профессионалов принято беречь и избавляться от них только в самых крайних случаях. Таковым алмазную историю не посчитали… А чем я могу навредить? Только тем, что проболтаюсь об алмазах. И кто мне поверит? Судя по тому, что с меня не брали подписок о неразглашении, даже честного слова не брали — никто в моем лице угрозу не усматривает.
— Хочешь сказать, что олигарх твой по-своему приличный мужик, с которым приятно иметь дело?
— А я и не имел с ним дело. В глаза его не видел. Общался же исключительно с его доверенными лицами. В основном с одним лицом, особой женского полу по имени Олеся… — Мазур замолчал, вспоминая…
* * *
Те, кому по должности положено все знать, уже, оказывается, все знали про эту лирику-романтику. Откуда — Мазур как-то и не интересовался. И по Адмиралтейству покатилась такая мутная волна, поднялся такой шторм, что у многих (а кое у кого даже в Кремле) началась форменная морская болезнь.
Завистники радовались. В коридорах Мазур ловил на себе злорадные и довольные взгляды некоторых сослуживцев по Штабу ВМС.
Мазура таскали по кабинетам и отделам, допрашивали, беседовали, интересовались деталями и подробностями предательства.
Именно так: предательства.
— Как вы могли, товарищ Мазур! Пока еще — товарищ!. Вы, адмирал Российского флота, боевой офицер, более тридцати лет беспорочной службы — и докатиться до чего?! Стать наймитом кучки каких-то нуворишей! Ты эти алмазы не у африканской обезьяны упер — ты их у Государства упер! Своего государства! Которое тебя, с-сука, кормило и одевало! Которому ты присягу, между прочим, давал! Офицер, твою маму…
Примерно так изволил изъясняться, брызжа слюной, некий чиновничек в форме кап-раза во время очередной «беседы».
И Мазур, к стыду своему, не выдержал. Сорвался. Дал волю эмоциям.
— Да, блин, я офицер! — в ответ повысил голос Мазур. — И всегда оставался офицером! Потомственным офицером, морским офицером, воспитанным и выпестованным державой! Я — адмирал имперского флота, и не сметь повышать голос на пока еще старшего по званию!
— Имперского? Какого еще имперского?