ГАРНА КРАИНА, КОЛЫ Е БЮТ!
А КОЛЫ НЕ Е БЮТ — ЦЕ БАНДИТСЬКА ВЛАДА!
Прочитал еще раз, решив, что померещилось. Нет, все правильно, именно так и написано: «е бют»… Русские, что ли, озорничают?..
Вернулась, покачивая бедрами Оксана, села за руль, завела мотор, а охранничек, оставив на время трудоемкое занятие по очистке фасада, поспешил отворять ворота.
Малышевский определил Мазура в тихий, но солидный Печерский район — в квартирку пятиэтажного домика, снабженного всеми необходимыми атрибутами: арка с коваными воротами, пост охраны за ними, стеклянная будка с бдительным стражником (выполняющим попутно и работу сдирателя листовок); вход в подъезд — из собственного, утопающего в зелени дворика, где имеется стоянка лоснящихся иномарок уровня не ниже «камри»… Короче, богатство, покой и стабильность. Остановились у второго подъезда, оборудованного застекленной дверью, кодовым замком, открываемым посредством пластиковой карты, и камерой видеонаблюдения.
— И что это там за прокламация на стене? — спросил Мазур, доставая из багажника пакеты с купленной по дороге провизией. — Хулиганят?
— Типа того, — поморщилась Оксана. — Тимошенковцы все угомониться не могут.
— Н-да?.. А как переводится?
— Ну, дескать, если есть «Блок Юлии Тимошенко», то все нормально, а если нема — то бандитизм и развал страны… Клеят и клеят, засранцы.
«О как, — мысленно покачал головой Мазур. — БЮТ, оказывается. А я уж, по испорченности своей, подумал было… Но все равно — люди, говорящие на таком языке, хотят, чтобы их воспринимали всерьез?»
По ухоженной широкой лестнице поднялись на третий этаж. Оксана открыла дверь и, вручая связку ключей и стопку пластиковых карт Мазуру, деловито принялась перечислять:
— Это от квартиры. Это от машины — фиолетовая «аудюшка», стоит под окнами, номер 533-34 МА, увидите. Вот документы на нее. Все чистое и подлинное, никаких фальшивок. Это — пропуск в подъезд, это — к Малышевскому…
— Охраны у меня много? — деловито перебил Мазур.
— Охраны?..
Ага, растерялась дивчина. А то вся из себя прям такая деловая…
— Ну да, ее, родимой, — по-барски сердито бросил Мазур. — Что ж я, по-вашему, сам по себе буду по городу ходить? А если снайпер?
— На сей счет у меня инструкций нет, — растерялась Оксана. — Но я узнаю у Александра Олеговича…
— Да ладно, шучу. Ясен перец, мне пока по статусу телаши не положены.
Мазур рассеяно бросил ключи на тумбочку в прихожей — после разберемся — и заглянул в квартиру.
Что ж, могло быть и хуже. Однокомнатная студия (то бишь комната была совмещена с кухней), метров пятьдесят площадью, натяжные потолки, светлые обои, раздельный санузел (и туалет, и ванная — метров по десять каждая), панорамное окно с темнеющими вдалеке куполами Лавры… Чисто, дорого, современно… и напрочь безлико.
Как в номерах отелей… Сойдет.
Нехитрый чемоданчик с личными вещичками Мазура, с которыми он, как ему казалось, сто лет назад прибыл в Одессу, был аккуратно поставлен рядом с тумбочкой неподалеку от безразмерной кровати. На тумбочке стоял телевизор с жидкокристаллическим экраном.
Мазур распахнул окно — в комнату проник свежий ветерок, раскачивая занавеси — потом заглянул в бар и удовлетворенно кивнул. Налил в два бокала по чуть-чуть и кивком пригласил Оксану:
— Присоединяйтесь, товарищ Адъютант. Отметим мое новое назначение. А заодно и новоселье.
Оксану долго упрашивать не пришлось. Она приняла бокал, уселась в кресло светлой кожи перед стеклянным журнальным столиком, машинально одернула на коленях короткую узкую юбку.
Чокнулись, пригубили. Коньячок был так себе — господин Малышевский мог бы расщедриться и на нечто подороже.
— Итак, вы что-то вроде секретаря, помощника и мастерицы на все руки при олигархе? — спросил Мазур.
— Что-то вроде, — тряхнула дивчина копной черных волос. И усмехнулась: — Плюс психолог. А еще и кофе умею подавать.
Она блаженно откинулась на спинку кресла, вытянула длинные ноги.
— Кофе пока не надо. А вот поведайте мне тогда, непросвещенному, что из себя представляет наш теперь общий патрон. А заодно и его окружение — чтоб мне было проще войти в курс дела…
— Кирилл Степанович, а можно личную просьбу? — Оксана подняла на Мазура взгляд темных глаз.
— Ну?
— Мне так не нравится, когда мне выкают. Жуткой старухой себя ощущаю…
— Тьфу, я-то думал… Запросто, — и в шутку добавил: — Тогда надо на брудершафт…
Но шутки не получилось.
— Запросто, — на полном серьезе сказала Оксана, глядя ему в глаза.
* * *
У нее было смуглая, удивительно шелковистая кожа, и когда Мазур, ступая по разбросанным деталям одежды, перенес дивчину на громадную постель, она вцепилась в мужские плечи, как утопающая.
А потом все пропало, утонув в жарком ослепительном огне — и Украина исчезла, и чертов Стробач, и террористы, весь мир и все заботы были сметены внезапной яростной волной. Кажется, Оксана кричала. Кажется, шептала ему что-то на ухо. Кажется, стонала… Мазур не помнил.
Черт-те знает что с ним произошло — может быть, сексологи и смогли бы объяснить неожиданный всплеск страсти какой-нибудь постстрессовой реакцией организма или еще чем-нибудь столь же заумным — да вот беда: не случилось как-то поблизости сексологов…