Рыска часто видела Бывшего, когда тот спускался за водой к ручью или появлялся в лавке. Он молча тыкал пальцем в разложенные на полках товары, расплачивался и уходил. Иногда останавливался посреди улицы и начинал разговаривать, даже спорить, с самим собой. Весчане только однажды слышали, как он обратился к кому-то другому — путнику, в его прошлый приезд, два года назад. Впрочем, обратился — слабо сказано. С руганью кинулся к нетопырю, пытаясь не то стащить всадника на землю, не то что-то отобрать. Все думали — путник ему сейчас в лоб кулаком, а то и мечом заедет, но тот побледнел, попятил нетопыря, развернулся — и ходу. Старик поорал-поорал ему вслед, плюнул на дорогу и побрел домой, по-прежнему не обращая ни на кого внимания.
Если уж сам путник струсил, то Рыска и вовсе чуть в обморок не грохнулась. Старик заворочался под тряпьем, повернул к ней лицо. Кожа так обтягивала кости, что казалось, будто в пакле волос лежит череп — беззубый, зато с выпуклыми, широко распахнутыми глазами. В провалах зрачков клубился белый туман слепоты.
— Слышишь? — заговорщически прохрипел умирающий. — Они уже здесь. Они ждали о-о-очень долго, но любая дорога когда-нибудь заканчивается… А ты хочешь быть крыской, деточка?
— Дедушка, отпусти меня! Пожа-а-алуйста! — заскулила Рыска, пытаясь выкрутиться, но Бывший, не слушая, продолжал лихорадочно шептать:
— Один к пяти, хе-хе, он стоит у самого порога, надо только повернуть ворот… Чем раньше, тем лучше, верно, малышка? Ходить по дорогам в темноте слишком опасно, столько дурацких судеб, столько глупых смертей… Иди сюда, моя свечечка!
Старик ухватил девочку и второй рукой, потянул к себе, чуть не опрокинув на кровать. Рыска забилась, как тот сом, извиваясь и упираясь всем телом.
— Хорошая крыска, хорошая…
Девочка наконец вырвалась, оставив под ногтями у безумца несколько клочков кожи, и отпрыгнула к столу, больно ударившись о его край. Но старик больше не пытался ее хватать — лежал на спине, обратив к потолку слепые глаза, и что-то шептал ему с блаженной улыбкой.
Позади Рыски зашуршало. Громко так, выразительно, словно призывая оглянуться.
На прибитой над столом хлебнице сидели две крысы. Та, что побольше, нагло пялилась на девочку, сгорбив спину. На хребте клоками топорщилась ржавая неопрятная шерсть. Вторая умывалась, старательно вылизывая розовые лапки и натирая ими за ушами.
— Кыш, — неуверенно шепнула Рыска.
Крыса задрала морду, нюхая воздух, и девочка увидела длинные темно-желтые зубы. Верхние — как сдвоенные клинки, нижние — иглами.
— Если тебе повезет, они придут и за тобой, — внезапно повысил голос старик. — А если нет…
Крыса прыгнула. Распластавшееся в воздухе тельце стало вдвое длиннее, чуть ли не с кошку. Она метила не в девочку, пролетела мимо лица и побежала по полу дальше, к кровати. Но Рыска этого уже не узнала, с диким криком выскочив из дома.
Она метила не в девочку, пролетела мимо лица и побежала по полу дальше, к кровати. Но Рыска этого уже не узнала, с диким криком выскочив из дома.
* * *
На нетопырях седло крепилось по-хитрому: к широкому ошейнику-нагруднику, за передний край. Без подпруги, которая мешала бы зверю расправлять перепонки и планировать. Корова избавится от подобного украшения за один взбрык, но нетопыри привыкли носить на спинах детенышей и точно так же оберегали от падения всадников. Голова услужливо придержал путнику стремя.
— Господин… — промямлил он, пряча глаза.
— А? — покосился тот, выравнивая поводья.
— Скажите, а сколько правды в том, что молец орал? Ну, про волю Богини, про лавины…
Гость благодушно рассмеялся:
— Полноте, уважаемый, бабкины сказки! Вся наша жизнь — сплошной выбор: репой грядку засеять или морковкой, на Цаньке или на Паське жениться, с левой ноги встать или с правой. Может, дождь и без меня бы пошел. Один к пятидесяти. Мы, между прочим, тоже Хольгу чтим — за то, что в безмерной мудрости своей соткала такую паутину дорог, что у каждого человека есть выбор по его силам, уму, совести… либо кошельку. Какая лавина? От силы ромашка вместо лютика взойдет или ржавый гвоздь из бревна вылетит. Который и так бы вылетел, только через неделю.
— А вдруг на нем топор висел, а внизу дитя играло? — боязливо напомнил мужик старую сказочку.
Путник пожал плечами:
— А почем вы знаете: не будет ли оно играть там как раз через неделю? Всей разницы между моим выбором и вашим — что вы тянете жребий с завязанными глазами, а я с открытыми. Камешки же перед нами рассыпаны одинаковые. Так что не переживайте, все у вас будет. И дождь, и урожай, и девки румяные. А если вдруг еще какие напасти приключатся, зовите!
Голова облегченно выдохнул и посторонился. Нетопырь тронулся с места мягко и беззвучно, как кошка, оставляя в молочно-белой пыли отпечатки трехпалых лап да изредка — прочерк хвоста.
На выезде из вески путник рассеянно потянул за левый повод, объезжая бредущую навстречу девчонку: щуплую, оборванную, растрепанную, шмыгающую носом. На дороге порванными бусами алели капли крови.
«Лавины они боятся, ишь ты, — презрительно подумал всадник. — Чем может навредить мой выбор, если свой они давно уже сделали: наплодили нищеты, а теперь плачутся, что кормить нечем…»