— Доброе утро, дедушка!
— Доброе, доброе, — благодушно откликнулся тот. — Картошечки не хочешь? Покуда свиньям не истолок.
Рыска захихикала, косясь на Жара. Тот смущенно почесал макушку и шепнул:
— Зато так веселее!
— Спасибо, дедушка! — Девочка поскакала дальше, открыто перебрасывая с ладони на ладонь большую шишковатую картофелину. Жар страдальчески морщился: ворованное припекало живот, но бросить уже нельзя, заметят.
— Мам, кухонный дед опять свиную картошку раздает! — донесся с улицы капризный голосок Диши, младшей Сурковой дочери. Увидела в распахнутую дверь, зараза глазастая!
— Да ладно тебе, — одернул ее брат, толстый и конопатый Пасилка.
Увидела в распахнутую дверь, зараза глазастая!
— Да ладно тебе, — одернул ее брат, толстый и конопатый Пасилка. (Чего это на него нашло, удивилась Рыска — обычно сурчонок шпынял слуг почище отца). — Она ж свиньям и досталась.
Жар стиснул кулаки. На себя бы в лужу посмотрел! Рожа сальная, волосы редкие, нос приплюснутый, уши лопухами. Ко всему прочему хозяйский сынок был отчаянно труслив и по-мужски честно, где-нибудь за амбаром, мериться силами не желал. Предпочитал свысока покрикивать, а чуть что — жаловаться папочке.
— Что это из тебя сыпется? — изумилась Фесся.
Мальчик, опомнившись, кинулся подбирать картошины, раскатившиеся в разные стоны.
— Дедушка угостил, — отчаянно покраснев, соврала Рыска.
Служанка, прекрасно все поняв, тяжко вздохнула. Ей-то картошки для ребенка было не жалко, но вороватость Жара начинала всерьез тревожить Фессю. Вроде ж добрый мальчик, не жадный, а мимо плохо лежащего пройти не может.
— Поди верни и извинись, — велела девушка.
— Да ла-а-адно, — заныл Жар, — не обеднеют свиньи от двух картох…
— Или я сама ему скажу. А заодно Мухе.
Мальчишка злобно на нее зыркнул, ссутулился и вышел. Рыска дернулась было за ним, но Фесся укоризненно погрозила пальцем: сам нашкодил, сам пусть и ответ держит.
— Замешай-ка лучше тесто для оладок. — Служанка поставила на стол глубокую миску и плеснула в нее утреннего, еще теплого молока.
Девочка огорченно прикусила губу, но послушно влезла на лавку.
Рыска прижилась на хуторе. Робкую худенькую девочку втайне жалели и норовили подсунуть работу полегче, а кусок послаще. Когда за месяц ни отец, ни мать даже не пришли ее навестить (к Жару и то тетка с гостинцами приезжала, горько плакала, гладя по голове и называя «сиротинушкой», — но забрать обратно не предлагала), Фесся окончательно взяла Рыску под свое покровительство. Теперь девочка не горбатилась от темна до темна, а получала задание на день и, если справлялась раньше, шла гулять. Или — гораздо чаще — на помощь ленивому другу, который две лучины нес ведро от колодца, лишь бы его не припрягли к чему-нибудь еще. Но потом Жар устыдился и подтянулся, даже состязаться с подружкой стал: кто раньше освободится.
— А почему сурча… хозяйские дети так рано встали? — спросила Рыска, старательно растирая мучные комочки.
— Угу, и в таком «хорошем» настроении, — буркнул Жар. Из сеней он вернулся красный и потный, по-прежнему сжимая в руке злополучную покражу: дедок, тронутый «раскаянием» негодника, беззлобно его пожурил и сказал оставить картошины себе. Другое дело, что вряд ли они теперь в горло полезут…
— Хозяева в город едут, — объяснила Фесся. — С ночевкой, к теще на день рождения. Детей с собой берут.
Рыска с Жаром многозначительно переглянулись. Нет хозяев — вдвое меньше посуды, втрое меньше готовки: они ж простой кашей не обойдутся, им фаршированного карпа подавай или там ворону с морковкой. Батраки без Сурка тоже рукава спустят, к ночи удерут в веску к подружкам и пиву. Тишь да гладь на хуторе настанет, гуляй — не хочу!
— Женка тут остается, — слегка омрачила их радость Фесся. — И собралась большую стирку затевать.
Это детей как раз не огорчило: до речки далеко, корзины с бельем повезут на телеге, ну и прачки заодно сядут. Будет шумно и весело, а потом можно искупаться и наловить раков. Дай Богиня здоровья Сурковой теще!
— Эй, ты куда? — возмущенно крикнула служанка.
— Живот прихватило! — Жар запоздало придержал его рукой, но вместо нужника полез на чердак — в тот угол, где лежали обросшие пылью поленья, а еще самодельные верши. — Ой! Ай! Мамочка!
Рыска чуть не опрокинула миску, вскакивая из-за стола. Первое, что пришло ей на ум, — крыса. С убийства котенка она не показывалась и на спящих детей не покушалась, но шебуршать не перестала, частенько оставляя на тюфяках коричневые «семечки». Жар уверял, что она просто любопытничает, но девочка неизменно вздрагивала от страха и омерзения, обнаружив в постели очередное «послание».
Перепугалась и Фесся, выбежавшая в сени вслед за девочкой. Но Жар уже спускался сам, как-то странно подергиваясь, почесываясь и ругаясь сквозь зубы.
— Полегчало? — ехидно спросила служанка.
— Угу. — Мальчик, поморщившись, выдернул из щеки черную щепку жала. — А чего? Пчелами ж ломоту в спине лечат.
— Так пчел к спине и прикладывают. Надо было штаны спустить и к гнезду задом повернуться, а то пока еще от лица до попы дойдет!
— Смейтесь, смейтесь, — проворчал Жар, сердито косясь на предательски фыркающую подругу. — А я это гадство над головой больше терпеть не собираюсь!