— А мне завтра в молельню идти…
— Ой, не бери до головы! — поспешил утешить ее обрадованный Жар. — Ну покаешься, поклянешься, что больше так не будешь… ерунда. Хочешь, научу, чего говорить надо? Я всякий раз нашего мольца на слезу разводил!
— Так ведь сты-ы-ыдно, — простонала Рыска, роняя голову на кулаки.
— Там же небось вся веска соберется. И голова, и… мама.
— Во-во, заревешь и скажешь, что стыдно! — одобрил мальчик. — Упадешь перед Хольгой на колени, лбом об пол пару раз тюкнешься осторожненько, чтоб не больно, но зазвенело. Главное, упирай, что ты не сама, а Саший подучил. На него все списать можно, хоть стог, хоть корову краденую, к тому же он сам лгунам и покровительствует. А потом в надрыв проси Хольгу заступиться за тебя, глупую да убогую. Вся веска за платками и полезет!
— Ты что, я так не смогу, — растерялась Рыска. — Мне вон даже при Фессе горло перемкнуло…
— Ну давай я вместе с тобой схожу, — беззаботно предложил Жар. — Покажу, как надо, а ты подхватишь. Луковицу разрубленную на всякий случай возьмем, нюхнем…
Девочка изумленно уставилась на друга. Она не знала, как пережить этот позор, а Жар сам в петлю лезет!
— Так завтра ж хлева перед зимой чистить будут, — бесхитростно пояснил мальчишка. — Каяться-то приятнее, чем навоз на телеги грузить!
— А Сурок отпустит? Он же только мне велел.
— Конечно! — даже не усомнился Жар. — Это ж святое дело — в молельню сходить! Как в баню. Батракам, между прочим, на оба этих дела целых три дня в году выделено!
Батраки, по правде говоря, предпочитали Богине баню (где, в отличие от молельни, было и пивко, и веселые девицы), но Рыске полегчало. Да и крупа убывала с радующей быстротой: не то чтобы Жар оказался таким проворным помощником, зато он не заморачивался высматриванием надгрызенных зерен. Жучков откинул — и ладно.
Лучину пришлось менять еще трижды, прежде чем девочка закопалась в мешок по плечи, пошарила там и удивленно сказала:
— Кажется, все!
Жар, перед которым еще лежало немного зерна, шумно выдохнул и не глядя смахнул остатки в мусор.
— Пошли скорей спать, а то завтра день-то какой!
— Тяжелый? — с содроганием предположила Рыска.
— Веселый! И надо хорошенько отдохнуть, чтоб не испортить его зевотой!
* * *
Как Рыска и подозревала, «раскаяние» Жара не вызвало у хозяев восторга. Однако мальчишка безо всякого лука разыграл такой спектакль («Ой-ой-ой, всю ноченьку Богиня Хольга снилась, перстом сурово грозила, требовала сей же день сто поклонов себе положить, а то чирей нашлет!»), что женка покривилась, но сдалась. Только Цыка ухмыльнулся и скабрезно уточнил: «Каким именно перстом-то?», однако лгунишка, добившись своего, мигом высушил крысьи слезы и умчался.
Чтобы дети не промахнулись мимо молельни, с ними отрядили дедка. Проникнувшись важностью задания, он долго выполаскивал бороду в колоде, заставив Жара тоже хорошенько умыться и пригладить волосы. Фесся сама переплела Рыске косички, понизу украсив их кисточками рябины. В последний момент на кухню заглянул Сурок, отсчитал пять жертвенных медек, для порядку ругаясь на глупых детей, введших его в убыток, и велел выдать племяннице старое платье какой-нибудь из дочерей. «Пусть не думают, что ее тут у меня обижают, — проворчал он. — А ты, старый, гляди, чтоб молец там не шибко дымарней махал! Если попортит мне видунью…»
— Такое не продымишь, — со знанием дела заверил дедок. — Вон моя старуха через день в молельню бегала — и хоть бы хны. Тогда, правда, и молец другой был, с понятием… привечал видунов. Так привечал, кобель, — повысил дед голос, — что я за ним как-то раз через всю веску с лопатой гнался! Однако ж убег с божьей помощью…
Платье было выцветшее, но еще крепкое и на Рыске сидело ладно.
Так привечал, кобель, — повысил дед голос, — что я за ним как-то раз через всю веску с лопатой гнался! Однако ж убег с божьей помощью…
Платье было выцветшее, но еще крепкое и на Рыске сидело ладно.
— Хороша обновка, хороша и девка, — пошутил чернобородый батрак. — А когда на груди затрещит, еще лучше будет!
Девочка смутилась, потупилась. Дома после подобного нагоняя неделю на цыпочках ходить пришлось бы, а тут — смеются, подначивают в следующий раз с крыши молельни покататься. Впрочем, стог-то не ихний, на весчан хуторяне смотрели свысока, да и представление с мольцом удалось на славу.
Еще несколько монет Сурок дал дедку для головы — пусть назначит кого поправить стог.
— Чтоб до обеда вернулись! — приказал хозяин. — Я вас грехи замаливать, а не творить посылаю.
Сразу же и отправились. Денек удался, осень стояла на самом изломе: вроде и солнышко еще греет, и ночные заморозки не начали белить траву — а половина листвы уже лежит на земле. Лесистые холмы будто накинули желтые платки с алой каймой барбарисов и багряной вышивкой дикого винограда, взбиравшегося по стволам до самых макушек. Прозрачный воздух горчил на языке, уцелевшие воронята сбились в огромную стаю и наматывали круги в синем небе, готовясь к кочевью. Еще пара-тройка дней, и с севера наползут вязкие тучи, надолго окрасив землю в такие же серые, грязные тона, а когда развиднеет — на лужах уже начнет хрустеть ледок.