Но Жар так и не вернулся.
«Наверное, еще денег не скопил, — утешала себя Рыска. — Наши батраки вон по два-три года работают, чтобы в карманах зазвенело».
Правда, в городе, по слухам, разбогатеть было намного проще и быстрее. Но Сурок, возвращаясь из торговых поездок, всякий раз клялся, что нипочем не согласился бы там жить: жулье на жулье, цены бешеные, а нищих столько, что если каждому по медьке дать, то сам по миру пойдешь. Значит, и в городе не все так легко… Ну да ничего, друг у нее ловкий, смекалистый — пробьется!
Зимой Жару вернуться, конечно, помешали снегопады. «Вот и хорошо, что пережидает, — думала Рыска за вязанием, будто невзначай посматривая в окно, — вон как дорогу замело. И рысь-людоед, говорят, в округе завелась…» Мысль, что с другом что-то случилось, девушка решительно отметала. Она б почувствовала! Она ж видунья!
Весной дорогу развезло, а лето в городе самая рабочая пора, купец, наверное, не отпустил помощника на побывку. Но уж осенью-то обязательно! Или в начале зимы… Или в конце…
… А потом как-то сгладилось и подзабылось.
* * *
Год Овцы, год Жабы, год Собаки…
Дни бежали, как волны в бурной реке, — вроде и шумят-пенятся, но все в одном русле. Разве что утесы чуток позеленей стали.
Масёна вышла-таки замуж, за племянника судьи, и теперь жила в городе, приезжая на хутор только по праздникам. Рослая — в отца и крикливая — в мать, она так зашугала мужа, что сброшенный Рыжухой купчишка задолжал Рыске с Жаром сердечное спасибо. Вторая Суркова дочка все ногти изгрызла от зависти, теребя родителей, чтоб нашли ей «такого же и еще лучше».
Пасилка раздался в плечах и животе и завел привычку щипать служанок за мягкие места. Особенно доставалось Рыске, самой молодой и безропотной. Так замучил, что девушка боялась во двор выйти, если он там стоял.
Осенью года Собаки на хуторе справили еще одну свадьбу, бедную, зато шумную и веселую. Фесся вышла замуж за Цыку, и на краю вески быстро рос новый дом — молодые собирались перебраться туда, как только сложат печку. Сурок, поворчав, нанял вдову с двумя маленькими дочерьми: сразу и служанка, и кухарята. Пока что новенькая знакомилась с хозяйством и помогала всем подряд, но вскоре ей предстояло занять Фессино место.
К малышам Рыска вначале отнеслась настороженно: с детьми она и в детстве-то не шибко играла, а тут вертятся вечно под ногами, шумят, шкодничают. Но близняшки-четырехлетки оказались такими очаровательными, что вскоре девушка с радостью отдавала им каждую свободную лучинку, мастеря игрушки из тряпочек-соломы и рассказывая сказки, а дети ходили за ней хвостиками, называя «тетей Лысей».
Вначале Рыску это умиляло, потом сердце начало щемить все сильнее — особенно когда вдова возвращалась с огорода или из амбара и малыши, бросая любые, самые увлекательные игры, кидались ей навстречу с радостным «мамочка!».
Особенно невмоготу девушке стало, когда по весне у Фесси начал трогательно округляться живот и женщина сделалась медлительна и улыбчива.
— Замуж хочу, — однажды заявила Рыска, когда дети и хозяева уже спали, а служанки пряли при лучинах.
— За кого? — изумилась Фесся. После «смерти» Жара парней рядом с Рыской не замечали, разве что кузнецов сын при виде девушки краснел и начинал косить еще сильнее.
— А все равно, — равнодушно отмахнулась Рыска. — Лишь бы свой дом и детки.
— Божиня с тобой, деточка! — ужаснулась Фесся. — Я вон сколько к своему муженьку присматривалась, и то иной раз сковородкой промеж глаз заехать хочется!
— Стерпится-слюбится, — упрямо возразила Рыска. Колючая нить Хольгиной дорогой бежала сквозь умелые пальцы, девушке не было нужды на нее смотреть, чтобы знать — хорошо получается.
— Ох, девонька… — Вдова опустила веретено, давая отдых занемевшей руке, и с доброй, почти материнской, но все равно обидной жалостью посмотрела на девушку. — Сказки это, утешенье для робких да несчастных. Не слюбится. С годами пропасть только вширь пойдет. Если он будет плохим человеком — ты возненавидишь его, если хорошим — себя, что не можешь дать ему обещанного перед Богиней чувства.
— Зато у меня дети родятся, — настаивала девушка. — Я их любить буду.
— Дети другое. — Вдова машинально перевела взгляд на посапывающую на лавке дочурку, улыбнулась. — А женщине нужен мужчина, как вьюнку — опора. Толку с его цветов в высокой траве, так в ней незаметно и зачахнет. Зато видала, как он на плетне красуется, — и сам пышен, и глаз радует!
Рыска надулась и ничего не ответила. Плетень… Плетень — это сухие палки, которые только для опоры и годятся! Вот и надо выбирать ненадежнее да поудобнее, а остальное — дело десятое. Что-то не видела девушка ни на хуторе, ни в веске такой уж великой любви. Посюсюкаются месяц-другой, а потом только брань из избы слышна. Жар и тот к девушкам относился будто к ватрушкам на противне; сковырнуть творог и драпать, покуда не поймали. Нет, свадьба — это та же сделка. Что ж, Рыска готова честно выполнить свою часть договора — только, пожалуйста, не надо морочить голову какой-то там любовью!
* * *
Через неделю от Сурка ушли двое батраков.
Один — со скандалом, по недосмотру скормив волкам пять хозяйских овец, зато другой по уговору, отработав два года. Этот увел с собой корову — дойную трехлетку, может, еще и стельную, в общем стаде паслась. Сурка аж перекосило, когда бывший батрак на нее веревку накинул. Но уговор есть уговор: любую по выбору, кроме племенных.
Рыска проворочалась полночи. Корова за два года! А ведь Рыска работает на Сурка уже восемь лет. Ну, положим, не пни на вырубке корчует, но ведь тоже без дела не сидит, весь день что-то делает — а частенько и ночами при лучине глаза слепит.