— А жертвовать-то кем будем?
Баба Шула, на которую случайно упал его взгляд, свирепо взмахнула клюкой:
— Окстись, душегуб! Да я твою мамку на руках качала!
— Да, такая древность такку вряд ли устроит, — задумчиво подтвердил дедок. — Батяня рассказывал — девиц жертвовали. Или парней молодых, чтоб в самом соку.
— А как их выбирали? — боязливо уточнил сын головы, на всякий случай прижимаясь ближе к отцу.
— По-всякому. Один раз девку гулящую, вредную. В другой — жребий тянули. А на третий решили: кто такку разбудил, тому ее и убаюкивать. Было дело — пастухи костер залить поленились, и пол-леса выгорело… Вот она и озлилась.
Жар внезапно обнаружил, что все взгляды почему-то обращены уже на него. Аж кожа зачесалась. Заночевавшие в веске батраки растрепали лавочнику, чем окончились вчерашние смотрины, а тот на сдачу отсыпал этой новости покупателям.
— Эй, я — то тут при чем? — испуганно попятился парень (точнее, попытался — весчане предупредительно сомкнули ряды). — Это небось Маськин жених такку разбудил, когда орал в овраге как резаный! Вот с него и спрашивайте!
— Если будет кому отвечать, — мрачно предположил Цыка. — Они ж в самую темень выехали…
Толпа сжалась еще плотнее — теперь уже от страха. Жар почувствовал, что кто-то крепко ухватил его за локоть. Парень дернулся, но в него тут же вцепились с другой стороны.
— А еще он нашу сеструху снасильничать пытался! — прогудел за спиной знакомый до боли в синяке голос.
— Всего-то разок потискал за амбаром! — возмутился Жар. — Даже поцеловать не дала!
— И с девкой малолетней спит, которая видунья саврянская, — неумолимо добавил другой весковый парень. — Мне ихние батраки рассказывали. Лапаются с ней в открытую, с одной кружки пьют.
Цыка виновато поморщился, но промолчал.
— Нет, с Рыской они так, шалят, — вступился более честный дедок, но его тихий смущенный голос только убедил весчан в обратном.
— Вы чего, совсем рехнулись?! — Жару стало по-настоящему страшно. Он затрепыхался в паутине рук, сумел даже пнуть кого-то в пах, но тут его самого согнули тычком в подреберье.
— Тащи веревку, сынок, — уверенно, как дело решенное, велел голова. — Как раз и дождик перестал.
* * *
Когда Сурок с батраками вернулись на хутор, немного распогодилось. Солнце по-прежнему сидело в тучах, как перепел в кустарнике, но хотя бы не так серо стало и трава подсохла. Мужики тем не менее были мрачны и угрюмы. Цыка придерживал порванную на груди рубашку (в последний момент жертве почти удалось вырваться), Сурок, ссутулившись, грел руки в карманах.
Их встретила Рыска, все утро не отрывавшая взгляда от окна и каждую свободную минуту бегавшая к воротам.
— А где Жар?
Цыка отвел глаза и попытался обойти Рыску, но, когда беда коснулась ее друга, робкую девушку словно подменили. Она вцепилась в батрака, будто сторожевая собака, и срывающимся от гнева и отчаяния голосом заорала:
— Куда вы его дели?!
— Куда, куда… — буркнул Сурок, проходя мимо.
Она вцепилась в батрака, будто сторожевая собака, и срывающимся от гнева и отчаяния голосом заорала:
— Куда вы его дели?!
— Куда, куда… — буркнул Сурок, проходя мимо. — Раскудахталась тут.
— Что вы с ним сделали?! — Рыска перевесилась на него. Хуторчанин споткнулся, чуть не упал.
— Ты что, девка, сдурела? — рявкнул он, пытаясь отодрать племянницу. — Скажи спасибо, что тебя такке не скормили. Уж тогда бы молец впереди всех в лес побежал!
— Как — такке?! — охнула девушка. Ей объяснять ничего не понадобилось, она прекрасно помнила дедовы байки. Даже сказку по ним сочинила, только такка там была добрая и, сжалившись, отпустила жертву вместе с пришедшим ей на выручку женихом.
Но в жизни рассчитывать на это вряд ли стоило.
— Так нельзя! Верните его немедленно! — надрывно потребовала Рыска и впервые в жизни с угрозой заявила: — Не то напущу бездорожье на весь твой хутор, будешь знать!
— Ах ты дрянь эдакая! — больше изумился, чем рассердился Сурок. — Еще она меня пугать будет! Что ж ты вчера счастливую дорогу проложить не сумела, а? Дару с наперсток, а гонору с горшок! Эй, Цыка, проводи госпожу видунью в подвал, пускай чуток охолонет!
Орущую, извивающуюся, царапающуюся и кусающуюся, как кошка, девушку протащили через двор и заперли в подвале под амбаром — там и дверь прочнее, и только прошлогодние овощи хранятся. А то один раз уже промахнулись, когда Жара вздумали наказать. Так он, не будь дурак, за ночь кольцо колбасы сожрал. И как только достал, из-под самого потолка!
Рыска ломилась в толстенную дубовую дверь, пока руки не отказали. Девушка осела на верхнюю ступеньку подвала и исступленно зарыдала. Единственный друг! Нет, на хуторе ее не обижали, даже подлизывались, как к видунье и сказительнице, но близких отношений так ни с кем и не завязалось. Возможно, в этом была повинна сама Рыска, молчаливая и редко улыбающаяся, с привычкой глядеть на чужака исподлобья, а в разговоре со знакомым вообще уставиться в землю. А может, мешало делу саврянское наследие — желто-зеленые глаза, острый подбородок, тонкая линия носа.
Всего этого не замечал только Жар. И вот теперь его не стало!
Вечером к отдушине подошла Фесся, у которой сердце разрывалось от жалости к обоим подросткам. Нахальный, хитрый и вороватый парнишка ей все-таки нравился; служанка надеялась, что его дружба с Рыской перерастет в нечто большее и примерная жена поможет Жару остепениться. Но не судьба…