На светлом полу из необструганных досок лежал Элдриж, широко раскинув руки, будто силясь обнять кого-то или что-то. Белая холщовая рубаха его была широко распахнута, и ветер чуть касался нежной, едва загорелой кожи, играя шелковистыми волосами мужчины, целуя того в чуть приоткрытый в радостном изумлении рот. На губах чужака играла легкая улыбка, пожалуй, первая за все время, минувшее со смерти жены. Элдриж будто прилег на минутку отдохнуть, а душа его легко отлетела прочь, стремясь на встречу с любимой.
Около тела отца на коленях сидела девочка и покачивала его руку. Глаза ее сухо и яростно блестели, устремленные в никуда, а губы беззвучно шептали:
— Прости… прости за все… Я простила тебя…
* * *
С тех пор потянулось существование ребенка в доме старой ведьмы. Минул уже год с того горестного события.
На теле Элдрижа не нашли ни царапины. Но колдунью не покидала странная уверенность, что не все в его смерти так гладко. Иначе откуда столь сильное чувство опасности, которое возникло у нее в ночь гибели чужестранца? Когда душа самостоятельно уходит из тела, она делает это тихо и незаметно и не стремится увлечь за собой оказавшихся иронией судьбы рядом.
Нет, вряд ли чужака убили. Старуха склонялась к мнению, что кто-то, чье могущество намного превышало жалкие крохи познания в тайном искусстве магии самой колдуньи, мог помочь отыскать Элдрижу путь в обитель Богов. И этот неведомый кто-то очень не хотел, чтобы ему помешали в черном деле, а следовательно, легко мог устранить надоедливые помехи, тем более из числа людей. Но кому из великих магов, а такое волшебство по плечу лишь действительно знающему колдуну, перешел дорогу Элдриж — потерявший смысл жизни, утративший волю к существованию, словом, абсолютно не представлявший опасности человек?
Так или иначе, но Эвелина (а именно такое имя дала колдунья девочке) отныне стала жить у старухи. Сказать, что островитяне были против, значит, ничего не сказать. Ребенка по всеобщему согласию хотели отправить на материк в сиротский дом, всей Лазурью оплатив проезд, дабы далее о ней позаботилась империя. Ведьму убеждали, что так будет лучше для всех, и в первую очередь для самой девочки. У Рокнара достаточно денег на воспитание в лучших традициях государства любой обездоленной сироты. Да и Эвелине будет легче на большой земле забыть о своих злоключениях, тем более что там она не выделялась бы столь резко по внешности от остальных детей, собранных со всех уголков огромной земли под эгидой белокрылого орла — имперской эмблемы Рокнара. Ей дадут лучшее образование, нежели могли бы предложить островитяне. Разве у кого-нибудь есть время, а главное — желание возиться с этим… помеченным крылом проклятия созданием. Большая земля дает своим воспитанникам большие возможности. Любой из подрастающего поколения Лазури отдал бы многое, чтобы оказаться на месте девчонки.
Колдунья слушала вполуха доводы островитян. Она признавала их правоту, но прежде всего — правоту для них самих. Девочка навсегда осталась для них занозой в сердце, напоминанием о собственной неправоте и жестокости, о ночи страха под знамением красной звезды. Эвелина олицетворяла темную сторону людской души, ее суеверия, предрассудки, ненависть к новому и неизвестному, а оттого и пугающему.
Эвелина олицетворяла темную сторону людской души, ее суеверия, предрассудки, ненависть к новому и неизвестному, а оттого и пугающему. Колдунья понимала это. Она знала и то, что вряд ли девочка будет счастлива в сиротском доме. Из нее, непокорной и непохожей на остальных, уговорами ли, стараниями ли знатоков душ сотворят стандарт — шаблон для той работы, которой прикажут девочке заниматься. А если все же потерпят неудачу и ребенок не впишется в схему мироустройства,- что ж, на задворках империи много темных углов для отщепенцев, которым нет места в благоустроенном мире.
Ведьма не желала девочке такой судьбы. Поэтому краток был ее ответ без объяснений: «Нет». И потому столь ужасными карами грозила она любому, кто затронет еще хоть раз эту тему.
Поначалу девочка, словно стесняясь ее, лишь молча помогала по хозяйству, избегая разговоров. Ребенок, уже ступивший на путь взросления, быстро и без особых усилий привел дом колдуньи в порядок. Заблестел старый деревянный пол, тщательно выскобленный заботливой рукой, засверкали потускневшие от времени окна. Девчушка была рада хоть этой малостью отблагодарить старую женщину за тепло и доброту, которые ей наконец-то довелось вкусить в столь убогом жилище.
Но колдунью поражало не только это: Эвелина легко постигала азы магии. Она не выучивала слов заклятий — напротив, будто вспоминала что-то давно знакомое, но почему-то забытое.
Колдунья очень любила ходить с ребенком за целебными травами. Сбор их предполагал тишину и тщательность, чтобы, не приведи Старшая Богиня, вместо полезного во всех отношениях и оттого редкого и ценного зуба дракона не сорвать ядовитую плакун-траву. Но девочке хватало и секунды для распознавания растений, которые она видела лишь раз. А сведения о свойствах трав, казалось, были высечены в ее памяти. Более того — не единожды ребенок просвещал колдунью, начитавшись покрытых пылью веков старинных фолиантов травоведения. Вначале старуха недоверчиво относилась к словам Эвелины, проверяя и перепроверяя зелья, сваренные по советам ребенка, на домашних козах. Но когда у древнего козла, почти ровесника ведьмы, вдруг выросла новая шелковистая ослепительно-белая шерсть вместо свалявшихся клоков старой, вонявшей кислятиной, колдунья поверила ей безоговорочно. Ведь потчевала его девочка эликсиром молодости, самым трудоемким и сложным снадобьем, содержащим почти сто ингредиентов в самых тонких пропорциях. Колдунья печально усмехнулась. Интересно, что сказали бы островитяне, если бы узнали, что все те настои и отвары, целебные свойства которых они превозносили во весь голос, уже давно варит «исчадие зла» — ребенок, еще не достигший возраста принятия имени, чей вид им омерзителен. И в руках этой девчушки, пожалуй, самое страшное оружие для мщения — магия и яды.