— Берликорн, что тебе опять нужно? — проговорила она срывающимся шепотом.
— Я привел реального персонажа посмотреть на тебя, — ответил Берликорн. — Ее зовут Сивилла Джонс, и более всего на свете она желает побеседовать с тобой.
— Алиса, это ты? — спросила я.
Алиса только кашляла и плакала. Я уверена, она сказала что?то вроде «До?До?Доджсон», но тут за спиной я услышала шум, обернулась на него — и оказалось, на пороге стоял белый кролик. Он прошел мимо меня к кровати, встал рядом и, вынув часы из жилетного кармана, взял Алису за руку и начал громко отсчитывать пульс.
— Как она? — спросил Берликорн.
— Еле?еле держится, если быть честным, — ответил белый кролик. — Я бы сказал, ей осталось несколько дней… — Вид у кролика был очень печальный, и Берликорн казался встревоженным не меньше.
— Что здесь происходит? — спросила я.
— Алиса умирает, — ответил Джон Берликорн.
— Алиса в Стране Чудес? Но ведь…
— Вот что случается, когда забывают сон.
— Ты же говорил, сны не могут умереть.
— Сон, который не снится, — умирающая фантазия. По?видимому, никто уже не хочет видеть снов о милой, доброй Алисе. Видишь ли, Сивилла Джонс, это двустороннее зеркало: единственный способ сохранить Алисе жизнь — перенести ее в реальность через новую карту. Понимаешь теперь? Вы называете аллергию болезнью, хотя она самом деле она лекарство.
Алиса довольно грубо засмеялась и сказала:
— Хитровыебнутый способ.
— Способ действительно неочевидный, дорогая Алиса, — согласился Берликорн. — Но разве ты не видишь, — тут он снова повернулся ко мне, — в каком отчаянном положении я нахожусь, Сивилла?
А я, в своем дымном теле, не могла найти слов для ответа. Передо мной лежала умирающая от недостатка сновидческого общения подруга ранних лет моего воображения, и боль утраты заставила меня вспомнить юность, когда я отчаянно хотела, чтобы в мое тело проник сон.
Берликорн подошел ко мне, положил руки мне на плечи, сказал очень ласково:
— Сивилла, ты показала невероятную для женщины?человека стойкость духа.
Его руки уже ласкали мою призрачную грудь, спускались к животу, и все время на шее чувствовалось его теплое дыхание.
— Ты развлекла загрустившего старика и развеяла его скуку, но теперь, боюсь, развлечения подошли к концу. — И баюкают, баюкают тихие слова. — Отдайся моей ласке…
— Ты не причинишь мне вреда, — сказала я сонно. — Я дронт в Вирте. Вся боль — иллюзия.
— Твоя дочь тоже… должна наконец умереть. — Баю?баю… — Все просто. Дронты должны умереть. Чтобы сны могли жить.
— Не трогай меня, сэр Джон. Я…
Его пальцы нежно играли с дымом моего живота и затем погрузились в мое солнечное сплетение, где сомкнулись на черном жуке, воплотившем мою дронтовость. Он вырвал дергающееся насекомое из живота и вытащил его из?под тенекожи на свет.
— Вот это твоя защита, дорогая? — Он помахал рукой с жуком у меня перед лицом, смеясь надо мной.
— Теперь, уверяю тебя, Сивилла… ты можешь смотреть сны бесконечно. И твоя дочь тоже.
— Нет…
— И, следовательно, вы готовы удовлетворить мое желание. Которое состоит в том, чтобы вы обе умерли.
— Оставь ее в покое!
Я стремилась защитить жизнь дочери, но конечно, на Берликорна мои мольбы никак не подействовали. Он отступил от моего тела, держа черное насекомое за одну лапку, как будто жук мог попортить его сноплоть. Часть меня все так же оставалась внутри отделенного жука, что давало мне некоторую надежду до тех пор, пока не начался дурной сон — Берликорн вторгся в мою раскрытую Тень своими жестокими видениями.
Сны… я видела сны… реальные сны…
Меня поглотили боль, и кровь, и ножи шипов. Я ехала на окровавленном коне сквозь зону роста заостренных фортепиано. Я проваливалась в осьминогов, вторгалась в зонтики, насаживалась на стрелки брюк, растягивала края моих кожных часов на кусачие велосипеды и погоду рыбы.
Так вот что такое — видеть сны. Берликорн убивал меня нелепыми сказками, худшим вариантом кошмаров, и вторжение стало иссушать мою Тень. Я ужасно хотела вырваться — и где?то вдалеке, в дальнем?дальнем далеке, я чувствовала такой же, протест Белинды.
Я сжималась. Уходила. Гасла. Умирала…
— Ты не сможешь, Берликорн, — звала я через крошечные остатки Тени, над распадом которой он просто смеялся, и махал дронтовым жуком, чтобы поиздеваться над моей слабостью.
Я сжималась. Уходила. Гасла. Умирала…
— Ты не сможешь, Берликорн, — звала я через крошечные остатки Тени, над распадом которой он просто смеялся, и махал дронтовым жуком, чтобы поиздеваться над моей слабостью. И своей крошечной гаснущей Тени я поклялась тогда наказать властелина сновидений, если только смогу. И послала прядь тугого дыма, который еще оставался в жуке; прядь дыма, которая обернулась вокруг руки Берликорна, а потом сделала стремительное движение, вырывая жука из его захвата.
Все это время дурные сны собирались в моей душе, стремясь затащить меня под/в нафтоцветное море куроидных магнитов и смех лобстеризованных вторников.
Мой черный жук оказался на свободе. Мой локон дыма завивался вокруг тела Берликорна и в конце концов добрался до постели Алисиных страданий. У меня не было времени на раздумья, и я вогнала мой дым глубоко Алисе в рот, а вместе с ним — дронтосекомое. Алиса немного поборолась. Совсем немного, как будто с радостью принимала конец своей истории.