В нескольких метрах, на другом дереве — мальчик в такой же ловушке, запутался в ветвях. Шипы впиваются в его плоть. Искаженное лицо кажется мне знакомым. Вокруг его тела обвивается змей. Цветки тянут кровь и роняют, капли на лесную подстилку — красные на зеленом.
— Помогите, — говорит малыш. Его голос глушат листья, залепившие рот, и сжимающиеся темные объятия змея. Щеки мальчика изъедены личинками. Он плачет.
— Ты кто? — спрашиваю я.
— Брайан Ласточка… Помогите мне, пожалуйста!
Ну конечно. Та фотография, которую мне показывал Зеро.
— Я и пытаюсь. Тебя перенесло сюда?
— Да… Обмен.
— На кого?
— На Персефону… Ее зовут Персефона… Цветочная девочка… Пожалуйста, леди, помогите мне, Я хочу домой.
— Где сейчас Персефона? Ты знаешь? Толстые кольца змеиного тела слегка сдвигают вдоль друг друга, и ветки сходятся ближе. Ласточка громко кричит:
— Помогите, пожалуйста… Пожалуйста… Я не знаю, что делать. Голос Томми Голубя пропал, Дырка в небе, через которую я попала сюда, уже затянулась, как зажившая рана. Я одна в зеленом перьевом мире, о котором ничего не знаю, в мое тело вонзаются шипы, а мальчика в метре от меня сейчас раздавит насмерть. Мерзкий змей проползает по лицу мальчика. Крупинки пыльцы лезут в рот, липнут к ногам, прожигая кожу. Жирный змей разнимает одно кольцо, чтобы посмотреть на меня…
У гадины — человеческое лицо, лицо молодого человека.
Облако мух жужжит вокруг его извивающегося тела.
Порыв ветра трясет ветки, их хватка ослабевает — и Брайан падает с высоты трех метров на травяную подстилку, но змей бросается и хватает его за лодыжки, а потом просто оставляет его болтаться в пяти сантиметрах от земли. Человекозмей смеется, раскачивая мальчика в просвете между деревьями, как часовой маятник. Я тянусь к мальчику изо всех сил. Пытаюсь оторвать змея от его тела.
«Сивилла!»
Я слышу, как Том кричит мне в Тень, орет, что сон разрастается, окно закрывается, — но разве можно оставить несчастного малыша одного в дьявольском саду?
— Я пришла за тобой, Брайан, — прокричала я. — За тобой. Посмотри сюда. Я коп…
Но у меня нет ни пальцев, ни рук, ни языка, ни головы, ни тела, ни сердца, чтобы схватить его и прижать к себе. Я просто перезревший плод на терзаемом ливнем дереве.
Черный, как сажа, змей закрепил Ласточку узлом жесткой плоти и потянулся вверх. Наконец его человеческое лицо оказалось прямо перед моим.
— Могу ли я узнать, что вы тут делаете? — Его голос так же мрачен, как и лес, из которого он возник.
— Мое имя Сивилла Джонс. Я коп. Вы арестованы. — Естественно, вмешались полицейские рефлексы, и я сначала произнесла слова, а потом поняла их абсурдность.
— Правда? Изумительно. — Острые зубы человекозмея приближались к моему перевернутому лицу, а раздвоенный язык ласкал мои губы.
— Острые зубы человекозмея приближались к моему перевернутому лицу, а раздвоенный язык ласкал мои губы. Я не могла отодвинуться.
— По подозрению в незаконном обмене человека, — продолжала я (голос ослаб из?за пыльцы, безуспешно искавшей мои губы), — и в незаконном внесении и реальность запрещенных сущностей. Хотите что?нибудь сказать? Должна предупредить вас, что все, что вы скажете, может быть использовано против нас при… при… судебном…
Язык змея гулял по моей левой щеке, озабоченное выражение на его лице сменилось недовольством.
— Полицейссский Джонссс… вы сссама прелессть, — голос издавал сплошные шипящие. — Вы пытаетессссь арессстовать сссэра Джона Берликорна в его сссобственных владениях! Великолепно! Вы многого доссстигли, но у вассс всссе еще нет ответа. О, ли безнадежносссть! Как заманчиво ее наблюдать. — С этими словами он осторожно обернул кольца вокруг моей оголенной шеи и начал сжимать.
Кровь бросилась мне в голову, свет в лесу померк.
Боль.
Боль и черная сила. Вот что такое смотреть в глаза Джону Берликорну. Вот чем кончается мир. Жизнь уходила из меня.
И полетел мой одинокий голос… Затерялся. Затерялся среди цветов. Лес сомкнуло вокруг, лаская, связал ноги плющом, человекозмей сжал шею в петле мускулов и связок. Змей откидывает голову назад, на мгновение застывает под дождем и надвигается, чтобы укусить…
«Пожалуйста… нет…»
Шея зажата в кольце плоти, ноги исколоты шипами. Зубы. Из плода каплет кровь.
«Сивилла?»
Голос.
«Сивилла, ты там? Я пытаюсь тебя вытащить. Вся боль — иллюзия».
Голос Тома, так далеко, так поздно, ведь челюсти змея уже смыкаются вокруг шеи.
И отсекают мне голову.
Она падает…
Белинда ведет Тошку по узкой дороге между бесконечно раскинувшимися полями, где волнами дышит море пшеницы и ячменя. Лепестки и пташки сверкают и поют на зеленых изгородях и беседках. Каждый листик и цветок отблескивает солнцем, кажется, весь мир раскрашен яркими красками. Вдалеке вокруг усадеб и коттеджей играют дети; радостно визжит преследуемая свинья.
Кэб пробирается через зелень и золотой свет, Белинда правит, Тошка радуется новой, свежайшей дороге. Обоих, драйвера и машину, наполнила безмятежность.
В стране, где плод с древа познания еще не сорван, они освободились от всего знания.
Впереди на дороге, прислонившись к дереву с густой листвой, стоит юноша девятнадцати лет с золотыми волосами, подняв над дорогой руку с оттопыренным большим пальцем.