Вспоминает…
Сцена на кухне. Дотаксишная. Белинда слушает с верха лестницы…
Отец и мать сидят за столом и спорят. Отец называет мать плохим словом — зомби, сукой из ада. Проклинает за то, что та приносит в мир только трупы. Мать называет его мясом, простым мясом, чистым мясом.
«Все, чего вам, чистым мальчикам, надо — еще больше чистоты. Терпеть не можете бардака». Слова ее матери.
«Эта девка — смерть». Слова отца. Эта девка, в смысле она… Белинда. Это Белинда — смерть. Для нее это слишком. Она спускается по лестнице. Бьет отца прямо в лицо. Как в замедленной съемке отец падает без сознания на кафельный пол.
Вспышка гнева. День, когда она начала уходить. Уходить от семьи. Время исчезать, бежать, пройти все грани жизни. На девять лет «Икс?кэб» стал ее семьей. Теперь и это ушло. Больше для нее нигде нет места.
Капает яд…
Может быть, пора. Пропасть зовет. Потому что, в конце концов, разве Тень — это не след смерти на жизни? Может, пришло время завершить эту схему.
Белинда смотрит на рюкзак, лежащий на бортике бассейна, и отводит глаза. Снова смотрит. Наконец, тянется, расстегивает застежку. Открывает рюкзак. Распутывает тьму. Достает бутылку, подарок, украденный у Кантри Джо.
«Бумер».
Белинда, дочь моя…
Ты открываешь бутылку.
Белинда, дочь моя…
Ты открываешь бутылку. Наливаешь немножко в грязный стакан и снова закрываешь бутылку пробкой, кладешь ее обратно в рюкзак. Одна доза — для оттяга, две дозы — для сорванной крыши. Три — для чистой и сексуальной смерти. Открываешь рюкзак, отвинчиваешь пробку, наливаешь третью дозу. А потом держишь бутылку над стаканом, пока та не опустела. Должно хватить.
Еще одна капля в чаше, наполнявшейся всю жизнь.
Чистая и сексуальная смерть.
Это твое желание?
Как же прекрасно твое тело, дочь моя! Бледная белая кожа, покрытая путаницей карты Манчестера. Все улицы и все названия вписаны в изгибы твоего тела. Ты соскальзываешь в воду еще глубже. Несколько минут нежишься в теплом бассейне, а потом берешь стакан.
— Похоже, я иду к тебе, Койот.
Ты говоришь это вслух теням и клочкам тумана, встающим над водой.
А потом ты подносишь стакан к губам, Белинда. Пьешь…
Время на панели было 6:19 утра. Содержание пыльцы — 1999. Щелчок, цифры меняются — и неожиданный, жестокий взрыв. Солнце содрогнулось. «Комета» накренилась.
— Что за черт… — Голос Тома.
Чихобомба.
Аааааааааааааааааааааапппппччччччччххххххххххиииииииииииииии!!!!!!
Пять, и десять, и пятьдесят раз.
Царство соплей взрывается и обретает собственную жизнь. Носовая Хиросима. Каждый житель города дает залп из ноздрей. Без респиратора и без жалости. Сопли падают дождем на стекла. Эштон Олд?роуд. Взрыв толкает машину вперед, добавляя километры на спидометре, и вот я уже превышаю скорость.
Тыц! Тыц! Тыц!
«Пылающая комета» покрыта зеленой дрянью. Я не вижу ничего впереди.
— Где мы, бля? — кричу я.
— Приплыли, — говорит Томми Голубь.
— Что это?
— Новая карта.
— Но мы уже почти на месте. Мы почти добрались до Ардвика.
— Не думаю, что мы сможем…
Я резко бросила машину вправо. И остановилась в Намчестере, у Первой крепости.
— Чего?
— Бля.
— Что мы тут делаем?
— Приплыли, Сивилла. Прорывается новая карта.
Перед нами две машины смешались в кучу металла и мяса. Люди кричали и вываливались из дверей.
— Я слышу, как смеется Колумб, — говорит Томми, и я поворачиваю «Комету» от свалки.
Прошла секунда.
И мы вернулись к моему дому на Виктория?парк.
Я изумленно кручу руль, отчаявшись найти дорогу в Ардвик.
Секунда…
И мы на Уоллей?рендж, около дома моей дочери. Там еще груда машин, влетевших друг в друга. Дорожные копы бегут помогать пассажирам.
— Плохо дело, Том, — сказала я. — Мы никуда не доедем.
— Нет. Дорога есть, — ответил он. — Должна быть дорога. Мы сейчас в виртовой карте. Вот и все. Езжай дальше.
— Мне это не нравится.
— Просто поезжай.
И вот мы уже в Боттлтауне — и стекло трещит под колесами, пуская радугу осколков. Я остановила машину. Я слышала, как во весь голос кричат люди из блестящих домов.
— Так мы никуда не приедем, Том.
— Мы во сне, вот и все. Мы в мифе.
— Что это за миф?
— Забудь про расстояния и направления. Мы должны найти нить повествования.
— Эта дело не по мне.
— По тебе. Просто используй свою Тень.
— Моя Тень чувствует себя крысой в лабиринте.
— Это миф про Джона Берликорна, Сивилла. Разве ты не видишь? Чего Берликорн хочет меньше всего?
— Том, ты несешь какую?то чушь.
— Чего он боится больше всего на свете? Подумай.
Он человек, который живет только в мифе.
— Иммунных…
— Дронтов. Они — единственные, кого он не может заразить. Единственные, кто не может вжиться. Дронты — его самый большой страх. Вот почему он встроил в аллергические реакции желание убивать дронтов. В этом мифе, написанном под нас, он меньше всего хочет, чтобы дронты объединились. Он действительно пытается не дать тебе встретиться с твоей дочерью.
— Что значит…
— Есть что?то такое в вашей встрече… Ты и твоя дочь… не знаю… Берликорн увидел в вас потенциальную угрозу. Сивилла, думаю, мы его раскусили.
— Но что мы можем, Томми? Он контролирует миф. Мы сквозь него не проедем.
Сквозь заляпанное соплями лобовое стекло я вижу одинокую машину, влетевшую в стену. Водитель бредет прочь, держась за голову.