Приют героев

«Все худшие инстинкты человека — ненависть, гнев, жестокость, жажда мести — облагораживаются и освящаются, если импульсом к ним служит «любовь к дальнему». Они обращаются в свою собственную противоположность: гнев становится негодованием, жажда мести — стремлением восстановить поруганную справедливость, ненависть — нетерпением к злу, жестокость — суровостью принципов».

Так писал Шимон Франке, крупнейший исследователь блокации, в трактате «Этика любви к дальнему».

Прав он или нет, судить не нам.

Со дня обращения блокатор видел тридцать шесть слоев реальности в образе трех дюжин струн гигантской арфы.

Они обращаются в свою собственную противоположность: гнев становится негодованием, жажда мести — стремлением восстановить поруганную справедливость, ненависть — нетерпением к злу, жестокость — суровостью принципов».

Так писал Шимон Франке, крупнейший исследователь блокации, в трактате «Этика любви к дальнему».

Прав он или нет, судить не нам.

Со дня обращения блокатор видел тридцать шесть слоев реальности в образе трех дюжин струн гигантской арфы. И был способен изменить звучание любой струны, заставить звук умолкнуть или исказиться, сбить настройку, нажав на педаль или умело подкрутив леверс. Имеющий уши говорил с блокатором и не слышал; верней, слышал с искажениями. Имеющий глаза смотрел на блокатора и не видел; верней, страдал выборочной близорукостью или дальнозоркостью. Имеющий ману выплескивал ее на блокатора, преобразовав изящным заклинанием — и промахивался; верней, рисковал облиться с головы до ног, обнаружив, что вода сделалась кровью, кровь — кипящим оловом, а кипяток холодней ледышки за пазухой.

— Сволочь! — только и сказал Этьен Круасан, колдун-подорожник, пытавшийся запутать блокатора Флавеля Листаря в трех соснах. Грубо? — пожалуй. Но чего не скажешь на пятый день скитаний в лесу, потому что «рябой стопор» в итоге кашля посреди наговора превратился в «рыбу-штопор», завивая твои проезжие пути винтом!

— Мы должны признать, что кожура от лимона способна оказать решающее влияние… — писал в рапорте десятник караульной стражи Костка Малец, отчитываясь о провале операции по захвату блокатора Нумы Слепня. Точнее, рапорт строчил писарь, облагораживая изящной словесностью черную брань десятника Костки, поскользнувшегося на ровном месте и отбившего копчик о брусчатку мостовой.

«Вряд ли я потяну профоса Надзора Семерых. А если профос не один…» — думал малефик Андреа Мускулюс год назад, стоя над незнакомым трупом в Филькином бору. И правильно думал.

Много ли было блокаторов?

Нет. Немного.

Капитул Надзора Семерых, даже испытывая в блокаторах недостаток, твердо знал: не приведи небо, чтобы таких людей стало много.

CAPUT X

«В порту смотрю на клипера — ни пуха, ни пера!..»

— В чем дело, Иридхар?

— Посыльный, ваша светлость. Требует вас.

— Посыльный?

— Да. У него пакет. На ваше имя.

— Пусть войдет и зачитает.

— Вслух?

— Разумеется, вслух.

На лице барона читалось мучительное, кошмарное чувство deja vu. Очень похожее выражение, только стократ усиленное, прочно оккупировало физиономию ногтяря, который обслуживал его светлость. Анри даже стала опасаться, что цирюльник рухнет в обморок.

— А вдруг там служебные тайны? — боязливо пискнул ногтярь, дернув шпателем.

К счастью, шпатель не зацепил служебный стигмат фон Шмуца.

***

— Ваша светлость! Это я! Они меня зад-держивают!

— Перестаньте ломиться, сударь! Здесь частная цирюльня, а не бордель!

— Вульгарный брад-добрей! Прочь!

— Что вы себе позволяете?!

— Ваша светлость! Велите этому п-п-пи… п-пиявочнику сгинуть!..

Никогда раньше Анри не слышала, чтобы кричали так: сочетая в едином порыве гнев монарха, услужливость дворецкого и могучее, достойное философа-циника, чувство собственного достоинства.

Вигилла убавила концентрацию флогистона, отчего экран сделался дырчатым и легкомысленным, как дербантские кружева. В прорехах возник смешной господинчик, похожий на нерукотворный памятник самому себе. Желтые чулки, подвязки крест-накрест, плащ обшит таким широким бордюром, что не поймешь, из какой материи он сделан. Кругло набитые плечи и выпяченная клином грудь камзола делали посыльного комичной пародией на Гусака-в-Яблоках, покровителя гениев воздуха.

Ловко сдернув нюрландский колпак с перьями и размахивая им наподобие меча, гость теснил семерых работников цирюльни в глубь зала.

— Безмерно рад, — уныло сказал барон с видом человека, которому явился дух невинно убиенного папеньки, требуя мести. — Сударыня Куколь, не извольте беспокоиться. Это мой камердинер, Любек Люпузано. Заботлив, предан, настойчив. Кладезь достоинств. Что касается остального…

Героический Любек прорвал цепь обороны и ринулся в брешь, не дожидаясь, пока Конрад перейдет от достоинств к прочим качествам камердинера.

— Ваша светлость! Томимый чувством обеспокоенности, д-дерзнул я…

— Короче, Любек.

— Д-доставив в отель д-дополнительное имущество, которое, как вид-дится мне, украсит пребывание…

— Еще короче.

— Вы сегод-дня прямо тиран, — огорчился Любек, вытирая колпаком пот. — Наняли бы себе немого камердинера… Вот, вручили у гостиницы. Велели разыскать вас и перед-дать. А гд-де вас искать по выход-дным? Только зд-десь…

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187