Некоторые ниточки заканчиваются в радуге, некоторые — в сиянии. Но часть самых упрямых ползет дальше. Из сияния — в переливчатые струи (зелень, охра, морская синь, а иногда — бурая, противная грязюка). Из струй — в пятна теней, которые движутся, бегают шустрыми паучками; и еще к маленьким фигуркам-куколкам, и к большой статуе, которая бывает разная. Золотая, серебряная, железная или бронзовая, каменная или глиняная, а то и просто дубовая; есть прямо как живые, до последней морщинки, до последней складочки на одежде, а есть — тяп-ляп, топором рублены, будто чумчанские идолы-болванчики.
А колокольчики! веретенца! мешочки, светлячки, змейки… Только надо помнить, что в сердцевине, как лилия в пупке Добряка Сусуна, крутится-вертится черно-белый шарик.
Там старушечки с пряжей сидят.
…У меня всегда так. Я сначала каморку со старушечками вижу, потом — шарик с ниточками, потом чудеса и лишь потом возвращаюсь. И вижу, что это папа, или мама, или тетя Ингрид, или дядя Освальд к папе в гости пришел, или еще кто.
Люди все так изнутри устроены.
…Свеча, потрескивая, догорает, чадит, пламя дергается, буквы расплываются перед глазами. Я еще плохо понимаю умные слова, но, кажется, вот оно! В памяти всплывают кожаные переплеты книг. «Синонимия аспектов микрокосма» Бальтазара Дотошного, «Семантика связей на уровне эасов» Сальватора Лонге-Тролля, «Тонкие тела: от Канденции до Умбры» Орфеуса фон Шпрее — если бы не они, мне бы ни за что не продраться сквозь мудреную риторику Огастиуса Драбины в «Комбинаториуме Начал». Но имея отца-архивариуса и доступ в закрытые для рядовых посетителей хранилища скриптория…
Чадит, трещит свеча…
…Когда он вошел? Статный красавец, он словно минутой ранее перешагнул раму портрета кисти Винсента Гольфайне: камзол бордового атласа, темные чулки плотно облегают стройные мускулистые ноги, церемониальная шпажка, игрушка с изящной рукоятью. И все эти подвязки, брыжи, буфы, золотые пряжки на туфлях из кожи молодой виверны… Безукоризненно! Льняные локоны парика свободно падают на плечи. Породистое, удлиненное лицо аристократа — вежливая маска, из-за которой глядит плохо скрываемая, зато естественная скука.
Зачем он здесь?
Откуда?
Ах да, наверху в разгаре торжество по поводу трехсотлетия университета! Наверняка кто-то из знатных меценатов. Конечно же, его пригласили — как иначе? — и ему быстро надоело общество ученых мужей, сухарей и педантов…
Смотрю на гостя.
Наверное, так смотрели бы на меня три старушечки из каморки, если бы однажды увидели.
— В этих подвалах? Во тьме кромешной? Дитя мое, убегая от суеты, я не думал, что застану здесь живую душу. Там. наверху, праздник, огни, скоро начнется фейерверк…
Зажат в сильной руке, трехглавый змей дышит язычками пламени.
Подсвечник.
— Но ведь и вы сбежали от огней во тьму? Не правда ли, ваша?.. — заканчиваю вопросительной паузой, ибо не знаю, как обращаться к незнакомцу.
— Ваше! — смеется он. Белые зубы, румянец на щеках и неожиданно грустные лучики в уголках темных, внимательных глаз. — Разрешите представиться: наше сумасбродное высочество, герцог д'Эстремьер. Для близких друзей — Губерт, для насмешников и подхалимов — Губерт Внезапный.
Превращаюсь в камень.
— Чем занимается мой просвещенный собеседник в уединении? Вызывает духов из бездны? Пишет историю Отечества? Наслаждается тишиной?
— Размышляю над сутью вещей.
— Вот как? Удивительно! В глуши пыльных архивов… И в чем, позвольте полюбопытствовать, мой рассудительный собеседник видит оную суть?
— Если это действительно интересует ваше высочество… Овал Небес!
Он слушает.
«Омфалос, как одно из космических начал человека, тесно связано с элементалями Земли — это пуп, начало укоренения и роста зародыша, вплоть до полнообъемной личности. Омфалический культ — культ жертвенности, связанной с вращением во времени, с Кругом Судьбы, смерти и рождения. В отличие от фаллического культа, символизирующего нисхождение снаружи вовнутрь, назначение омфалических связей — обратное…»
…Рыцари в млечно-белом: тролли-снеговики из свиты Ледяной Императрицы. Рыцари в угольно-черной броне: смоляные плащи полощутся на ветру.
Двор разделен на две половины: черную и белую.
— Свет и Тьма!
— Добро и Зло!
— Виват магистру Хендрику!
Помоги мне, Вечный Странник! Дай силы не расплакаться, не расхохотаться в голос. Так они понимают суть бытия, основу Мироздания, философию двух Единств, в сокровенной глубине рождающих Омфалосы, пуповину личности, крохотный шарик, каморку со старушечками… Наивный фарс, балаган, двуцветный маскарад, серьезные мины на полудетских лицах — еще бы! дали прикоснуться к Великой Тайне! теперь мы Посвященные!
Дети играют в войну.
Орден Зари.
Это ничего, это пустяк, я это вытерплю. Главное — теперь есть возможность работать. Вокруг меня целый замок, пусть и маленький; вокруг меня — Майорат, подарок Губерта… Скрипторий, лаборатория, кабинет, возможность приглашать необходимых консультантов. И — книги! Те, которых не нашлось в университете, о которых даже мечтать было страшно. Сегодня привезли Эразма Кудесника: «Пуп земли, как он есть», «Основы Универсума» и, кажется, что-то еще. Я изнываю от желания взглянуть, перелистать, но приходится ждать окончания церемонии.