Ей хотелось домой.
Из окна второго этажа, отдернув штору, во двор смотрел Карл Беркадор, советник герцога. Выходец из низов, в прошлом — лицензированный нотариус, затем адвокат, почетный член гильдии, вскоре — окружной судья в Тартарене, он быстро делал карьеру, сменив шапку из меха выдры на длинную накидку с оторочкой, накидку — на бордовую мантию, а мантию — на плащ с гербом д'Эстремьеров. Приближен Губертом, Карл отвечал его высочеству преданностью и счастливым умением спорить с сеньором, отстаивая интересы оного сеньора. Другое дело, что в споре он не всегда выходил победителем.
Советник Беркадор не слышал, что спросил маг Бруно у герцога.
Но, хладнокровный, как виверна, Карл отметил, что герцогиня Флора умеет достигать поставленной цели. Если бы его попросили сейчас дать Губерту мудрый совет, он рекомендовал бы с почестями похоронить магистра-самоубийцу, назначить краткий траур, официально почтив память фаворита, а ближе к концу осени явиться на традиционный бал старейшин в ратуше рука об руку с ее высочеством.
Что думал юный Эфраим, сын Бруно, не знал никто.
— Память или ребенок? — повторил вопрос маг-духовник, и ему показалось, что он спрашивает в сотый, в тысячный раз, всегда получая один и тот же ответ.
***
«Где я?!»
«Здесь».
«Кто я?»
«Ты».
Вмешиваясь в немую беседу, что-то пришло в движение вовне Анри. Наверное, так вигилла чувствовала бы себя, окажись она внутри витализированного голема.
Но оживила голема не ее воля!
Тело исчезло. То, что называлось телом, издевалось над пленницей, — чужое, дерзкое, непослушное, оно обступало Анри со всех сторон, как шайка грабителей обступает намеченную жертву. Паника соленой волной захлестнула рассудок. Анри судорожно рванулась вверх, к свету — и свет пришел.
Замок. Цитадель из сна, с архивных гравюр, которые она успела изучить, занимаясь «Делом о сгинувших квесторах». Двор. На черно-белых квадратах — игральные фигуры. Лорд, Рыцарь, Маг, Вещунья. На краю доски, у башни, — юный Паж. Нарушая правила, фигуры разноцветны. От них в глазах рябит, особенно если смотреть из сдвоенной бойницы.
Овал Небес! Какие бойницы? Это и есть глаза, обычные глаза, в которых рябит. Просто эти глаза сильно близоруки.
Тетушка Эсфирь всегда потешно щурилась, поднося книгу к самому лицу…
Отчаянный вопль с опозданием вторгся в немое пространство:
— Бруно! Спаси ее, Бруно! Умоляю…
Изломанное тело под балконом. Мятый бархат плаща, разметались каштановые волосы, восковая бледность щек. Нелепый, ярко-алый блик на белой плитке. Все слишком красиво, слишком театрально, как на полотне модного живописца. Все — слишком.
Фигура сбита влет.
Дама? Двойник? — неясно…
Над женщиной, одетой в мужской костюм, над Дамой или Двойником, кем бы она ни была, склонился Маг.
Сиреневая, сумеречная тяжесть мантии скрадывает телосложение духовидца, делает массивным и величественным. Рядом — Лорд; эхо крика окутывает его голову сверкающим нимбом. Лорд тонет в блеске: сияют драгоценные пуговицы камзола, сияют зубчатые шпоры на высоких сапогах, сияет золото волос с большой примесью серебра на висках. На шаг позади Лорда хмурит брови низкорослый Рыцарь: он словно родился в гвардейском мундире, темно-синем с галунами. Во всяком случае, воображение бессильно представить Рыцаря в цивильном. Мальчишка-Паж у входа…
Вещунья, в чьем теле заперта Анри, поворачивает голову-и вигилла больше не видит Пажа у башни.
Фигуры на позициях.
Эндшпиль.
Вечный эндшпиль с предсказуемым исходом.
А вокруг крохотного оазиса Цитадели, вокруг последних цветных фигур, оставшихся на доске, смыкался черно-белый кокон намоленной святыни. Не в силах заставить Вещунью оглядеться, не взглядом, но ясновиденьем сивиллы, умноженным на талант мантиссы, Анри различала, что творится за стенами, обступившими еще живой омфалос Хендрики Землич.
Свет и Тьма, Добро и Зло, Черное и Белое — эй, кто еще! идеалы-идолы, все сюда! — сошлись в непримиримой битве.
Два чистых начала сладострастно топтали друг друга: говорят, так случилось в белой ночи хаоса, до первой зари времен. Здесь не было места компромиссам и соглашениям, сдачам на почетных условиях и выплатам контрибуций, перемириям и парламентерам. Никогда светозарный белларум не сядет за стол переговоров с гнусным мортифером! Никогда могучая либитиния не найдет общий язык со светлейшим альбасанктусом! Война, война до победного конца, которому не наступить вовеки, а значит — вечный бой, как смысл существования.
Людям в идеальном противостоянии места не оставалось.
Над Цитаделью сходились два крыла: воронье крыло мрака, кишащее исчадиями ада, — и голубиное крыло света, снежного пламени, где проступали благородные силуэты воителей. Еще чуть-чуть, десяток лишних оборотов белки в колесе — и они сойдутся. Молот опустится на наковальню, превратив горсть цветных стеклышек в прах.
Впервые Анри ощутила, что чувствует диббук, запертый в чужом теле, добавочная, «меньшая» душа. Ты можешь только наблюдать, в бессилии кусая губы. Впрочем, нет, даже этого ты не можешь: губы тебе не повинуются. Тебя держат на кухне, как нищего, не пуская в гостиную. Знает ли хозяйка дома о нищем, подозревает ли о его присутствии — жуй корку хлеба, странник, и благодари за милость.