— Я знаю, — перебила Анри, опасаясь, что лекция затянется до утра. — Нейтральный уровень встречается у шмагов, страдающих врожденным «синдромом ложной маны». Чистое, неизлечимое зеро, которое вызывает ряд провокативных видений. Нам на семинаре читали…
— Кто читал? — заинтересовался гроссмейстер. — Халь-дор д'Альвейя? Винченцо Трембита? Лысый Чушик?
— Матиас Кручек, доцент Реттийского Универмага. Три года назад.
— О-о, вам исключительно повезло! Приват-демонолог Кручек — один из лучших теоретиков. Сфера его интересов гораздо шире, чем можно себе представить… Тогда, возможно, вы знакомы с работами Кручека, рассматривающими механику превращения мага в блокатора Надзора? «Квашеные чары»? «Феномен антиманы»? «Блокация как прикладная семантика»?!
— Мне очень стыдно, ваше чернокнижие. Я читала архивные выжимки, и то в крайне ограниченном объеме.
— Вам нечего стыдиться, это совсем не ваш профиль. Я имею в виду мантическую квалификацию, потому что на месте сотрудников Тихого Трибунала уделял бы куда больше времени изучению механизма блокации! Время, потраченное на сухую теорию, с лихвой окупается на практике. Ну и союзников, пусть даже действующих без оглядки на закон и корону, следует знать получше…
— Союзников? Вы подразумеваете Надзор Семерых?
— Вас это удивляет? Тихий Трибунал расследует преступления, связанные с отягчающим применением магии. Надзор Семерых в меру сил карает злоупотребления Высокой Наукой. С точки зрения Чуриха, который громили как первые, так и вторые, разница между вашей службой и орденом-невидимкой весьма условна.
Надзор Семерых в меру сил карает злоупотребления Высокой Наукой. С точки зрения Чуриха, который громили как первые, так и вторые, разница между вашей службой и орденом-невидимкой весьма условна. Станете ли вы после этого утверждать…
Гроссмейстер лукаво подмигнул вигилле и сменил тему:
— Главное другое: согласно классическому теормагу, опуститься ниже нулевого уровня маносодержания для человека невозможно. Но, исходя из гипотез Матиаса Кручека, — вполне возможно. Принципиально новое качество, достигаемое при переходе на отрицательные уровни. Мана в минус первой степени, в минус десятой… Антимана. Так вот, несчастный чур, чьей шерстки коснулось дыхание псевдостряпчего, облысел. Вместо того чтобы стать пушистым сообразно уровню маны Фернана Тэрца, он пострадал от стригущего лишая — вдоль хребта, на боках…
— Бедняжка! — искренне посочувствовала Анри. Вспомнился «Лобный Сновник»: «Если вам приснилось, что другой человек или благожелательный нелюдь покрылся лишаями, то вас будут осаждать просьбами о материальной помощи. Если же лишай передался больному по вашей вине, полной или частичной, ваши тайны станут открыты для любопытных». Интересно, тот факт, что профос Надзора оказался в Чурихе при явном пособничестве, можно засчитать как частичную вину?
Правда, это не сон, хотя похож на кошмар…
Эфраим Клофелинг внезапно остановился, плотнее закутался в бурку и посмотрел куда-то за спину вигиллы, в ночь и темень. Лицо старика выражало сосредоточенность и, как ни странно, ребяческое удовольствие, с каким мальчишка-озорник разыгрывает сверстника и хохочет над недотепой, попавшим впросак.
— Сударь Тэрц! — громко и отчетливо сказал гроссмейстер. — Вы не хотите присоединиться к нашей прогулке?
***
— Ымм-мы-ы… мыы-ы… м-м!…
Со стороны домика, расположенного по соседству, доносились странные звуки — словно кто-то пытался изъясняться с кляпом во рту. В итоге получалось жалобное мычание коровы, некормленной и недоенной.
Преисполнен сочувствия, Конрад отправился посмотреть, в чем дело.
Криков и ругательств за вечер он успел наслушаться всласть. Сестра-Могильщица оказалась опытным медикусом: красавица умело останавливала кровотечения, зашивала раны кривой иглой зловещего вида, вправляла вывихи и мазала ссадины жгучим зельем. Вот только про то, чтобы снять пациенту боль, она не думала. Видно, привыкла работать с мертвецами, которых хоть режь, хоть ешь — все равно ничего не чувствуют. Добросердечный гроссмейстер в конце концов не выдержал этой вакханалии и привлек к делу близнецов-крепышей в качестве анэстетов-болеутолителей. Лишь тогда вопли и проклятия смолкли.
Но чтобы больной мычал?
— Ум-м-ммых!.. хмы-ы…
Перед крыльцом домика на дощатом столе — на таких обряжают покойников — лежал блудный внук графа Ле Бреттэн, Джеймс Ривердейл. Его аккуратно придерживали за руки-ноги два широкоплечих мордастых дрейгура. Братья милосердия одинаково улыбались и не давали больному трепыхаться. А над Ривердейлом-младшим, уместясь на высоком сосновом чурбане, колдовал пульпидор Рене Кугут. Темнота не являлась для горбуна помехой: во лбу у него ярко сиял знакомый Конраду «третий глаз». Ретрактор, превратясь в сложнейший инструмент со множеством щипчиков, лопаточек, пинцетов и вовсе уж непонятных отростков, зеленовато светился наподобие болотного огня.
Семейная реликвия Кугутов ползала по лицу раненого с металлическим хрустом.
«Надо же, — с уважением оценил барон. — Едва самого залатали, взялся других лечить!»
Правая нога Рене белела свежим лубком.
— Едва самого залатали, взялся других лечить!»
Правая нога Рене белела свежим лубком. Рядом стоял прислоненный к столу костыль. Вокруг костыля важно прохаживались два трупиала. Этих птиц, иначе называемых коровьими ястребками, здесь водилось великое множество. Оперение трупиалов, голубоватое на груди и с зеленым отливом на спинках, в области головы и шеи было угольно-черным, что вызывало у барона неприятные ассоциации. Когда-то он хотел завести дома такую птичку, держать в клетке и научить здороваться: «Добр-рое утр-ро, судар-рь!» Но знакомый птицелов отговорил: трупиалы оказались адски независимы, не поддаваясь дрессировке. Даже яйца они подкидывали в гнезда другим птицам.