За этой возней оба пропустили шум в коридоре и обернулись, лишь когда в комнату боком протиснулся Рене Кугут, опираясь на костыль.
— О, зубарь! Не спится?
— Вы с ними… справились?
— Не боись, справились! С чего они сюда ломились, не знаешь?
— Хотели забрать вот это, — барон указал на медальон, видимый в вороте сорочки.
— Медаль? Хвост облезлый! Ох, дурак я, дурак! — Кош звонко хлопнул себя ладонью по лбу. — Я ж сеструхе самолично рассказал! Как собирались на поиски, как зубаря встретили… И про медаль тоже! Агнешка мне еще про какой-то… фаллос?..
— Омфалос.
— Во-во, про ам-фаллос брякнула! Он им для мирового счастья шибко нужен.
— Господа, вы в очередной раз спасли крепундию и, скорее всего, мою жизнь. Я в неоплатном долгу…
— Да чего там… Скрипнула наружная дверь.
— Кого там еще бесы несут?!
В коридоре затопали мерные шаги.
— Умоляем простить за прерванный здоровый сон, — прозвучало из-за двери. Слегка запоздалый, раздался вежливый стук. — Малые неживые товарищи просят у малых живых товарищей разрешения войти. Скажите малым неживым товарищам: добро пожаловать!
— Мертвецы! — дернулся Рене, едва не оглушив волчицу костылем.
— Дрейгуры, — с видом знатока поправил барон. — Не бойтесь, они мирные. Я сегодня имел удовольствие командовать парочкой: исключительно трудолюбивые и законопослушные ребята. Небось хозяева Чуриха прислали справиться, что за шум.
Входите!
— Скажите малым неживым товарищам: добро пожаловать! — упорствовали в коридоре.
— Добро пожаловать!
На пороге возник щуплый и костлявый дрейгур, как обычно, в одной набедренной повязке. Глаза ходячего покойника неприятно блестели. Виной тому, скорее всего, был лунный свет.
За спиной парламентера маячили тени еще нескольких.
— Убедительно просим малых живых товарищей вернуть важный предмет… предмет… важный. Предмет называется Пуп Земли. Омфалос. Да, Омфалос. Отдать. Просим. Очень убедительно. Настоятельно, да. Крайне.
— Хрен вам, а не ам-фаллос! — рявкнул на незваных гостей Кош. — Пшли вон!
— Малым неживым товарищам не нужен хрен. Хрен есть. Нужен Омфалос. Просим отдать. Настоятельно…
Дрейгур шагнул вперед, освобождая дверной проем. Вслед за ним в комнату начали заходить, толкаясь, остальные мертвецы.
— Приказываю немедленно покинуть помещение! Понадобилось усилие, чтобы голос прозвучал достойно.
— Не то вышвырну, — набычась и закатывая рукава, хмуро добавил Кош.
— Малые неживые товарищи не могут покинуть. Нужен Омфалос. Отдайте.
Мертвецы заполнили большую часть комнаты, вкрадчивыми шажками надвигаясь и окружая «малых живых товарищей». Они очень старались не наступить на связанную волчицу и Германа, по-прежнему остававшегося без памяти. От этой предупредительности мороз бежал по коже.
— Сделайте же что-нибудь! — завизжал Рене. Не устояв на ногах, он повалился на кровать барона. — Ее нельзя отдать этим трупам!
— Прекратить панику! — отрезал барон, не чувствуя, однако, особой уверенности. — Сейчас они уйдут…
— Они не уйдут, — поправил разговорчивый дрейгур. — Они хотят Омфалос. Они хотят, и они хотят.
— Мало ли чего вы хотите! Убирайтесь вон!
— Я говорю волшебное слово. Дайте, пожалуйста. Благодарю за внимание…
«Анри, где ты?! Навалятся скопом, задавят… Чары, ходячие покойники — сударыня вигилла, это по части Тихого Трибунала! А «двух Т» вечно нету, когда они требуются… Прорваться к дверям? прыгнуть в окно, унося медальон?.. Ах, Анри, блудная чародейка…»
Привыкнув в служебных делах не рассчитывать на помощь других, барон удивлялся несуразной надежде на всемогущество Генриэтты Куколь.
Совсем нервы расшатались…
Неожиданно рыжий дурак-оборотень взревел ужаленным под хвост несвезлохом, сгреб в охапку ближайшего дрейгура и швырнул его в остальных. Двое упали, сбитые на пол, но остальные надвигались. Сразу две руки потянулись к крепундии. Бить усопших было неловко, стыдно, а главное — бесполезно; но ничего другого не оставалось. Мертвецы отшатнулись от ввязавшегося в драку барона, стараясь достать медальон издали. Рядом буйствовал Кош, расшвыривая чурихскую обслугу, как игрок — чушки в «забойнике», но упрямые «товарищи» вставали и шли к цели.
В правом ухе мерзко зажужжала сердитая муха, отвлекая внимание. Конрад выругался, стряхивая с себя особо настырного дрейгура, и жужжание оформилось в членораздельный вопрос:
— Барон, что у вас происходит?! Голос вигиллы Куколь звенел тревогой.
***
Белые мухи роились в ночи.
Кружились над берегом озера, над черной водой, над песком, просеянным сквозь пальцы времени; звенели крылышками, сучили лапками, опустившись на гальку, и вновь отправлялись в полет.
Басовитое жужжание складывалось в «Et incarnatus est» — пятиголосный хор из трагедии «Заря», полный тихой, глубокой печали, когда плавная скорбь темы движется в сопровождении вздохов скрипок и мерной поступи органа. Мухи сбивались в снежные хлопья, начиная вертеться колесом, колесо вытягивалось в овал наподобие зеркала, всасывая бледно-желтый свет луны. Зеркальце пудреницы в руках вигиллы ловило блестящие, шустрые зайчики и отправляло в ненасытный овал, способствуя укреплению структуры.
Мало-помалу в «зеркале» проступила картина: комната, тесно набитая мертвыми и живыми, как тыква — семечками.