Приют героев

— Внимание! — Эфраим торжествующе воздел к потолку указующий перст. — Объект скончался, и «спутники» мало-помалу начинают разрушаться. Но не сразу! Судьба физического тела еще сильна в тени, обеспечивая определенную сохранность. Память близких и знакомых успешно поддерживает существование имени, а остаточные эманации духа обеспечивают робкое сияние — так тлеют угли погасшего костра. Рассматриваем первый случай: наш объект встает в виде упыря вульгарис…

Слова не расходились у Фроси с действием: холмик гречки зашевелился, и оттуда выполз големчик, приобретя вполне зверский вид. Он попытался цапнуть лжестряпчего за палец, но промахнулся и затих. Тэрц отгородился от кисельного монстра салфеткой и вздохнул с облегчением. В то же время среди «спутников» началось движение. Уксусное «сияние» почти целиком стекло на стол, черная «тень» приблизилась к упырю вплотную, а белое «имя» колебалось, словно выбирая: рассыпаться или, напротив, уплотниться.

— Итак, коллеги! Комплекс внешних обстоятельств: горбатый вяз, фаза луны, угол падения лунного луча, захоронение на чужбине — все это привело к неестественному возбуждению одного из угасающих «спутников». Тень усилилась! А в тени, как мы уже выяснили, кроется судьба физического тела. Поэтому наш упырчик — практически сплошное тело! Голодное, злое, тупое… Дикий зверь, не побоюсь этого слова! Дух на исходе, поэтому большей частью упырь спит в могилке, сберегая жалкие крохи «сияния» для периодов активности, для охоты, — а имя, как концентрат личности, находится в постоянной опасности распада. Упырчик жаждет мяса, крови, поскольку такой рацион идеален для поддержки имени! В «номене» расположены корни личностной памяти, без памяти упырю плохо, он цепляется за воспоминания о себе-бывшем, боясь стать абсолютным телом, жрущим и спящим, — а значит, еще крови! еще мяса!..

Анри огляделась. Нет, никто в едальне не заинтересовался возбужденно ораторствующим гроссом. Дрейгуры мирно подкреплялись, сменяя друг друга за дальними столами; редкие некроманты из числа обитателей Чуриха и вовсе не обращали на Фросю никакого внимания. Похоже, демонстрации такого рода были здесь обычным явлением. Ну и хорошо, потому что у малефика разгорелись глаза — коллегу Андреа сейчас от гроссмейстера за уши не оттащишь.

А ведь гросс, подруга, не ради аплодисментов публики речь толкает. Он искренне хочет, чтобы слушатели поняли, вникли… К совместному эксперименту готовит?

Пожалуй.

— Вот второй пример, — отобрав у вигиллы недоеденную фасоль и кусочек шницеля, Эфраим ловко соорудил развалины замка. — Не упырь, но призрак. Ходит по ночам, стенает, требует мести за коварное убийство…

Големчик потерял упыриный облик, став зыбким и просвечивающим, как листок бумаги перед свечой.

Он вскарабкался на руины, принял величественную позу и заголосил тоненьким фальцетом, похожим на комариный писк. Из писка временами пробивалось: «О-о, ужас!… о-о, помни обо мне!..» — чтобы снова скатиться в невнятицу.

— В данном случае мы также имеем ряд внешних влияний — насильственная смерть, привязанность к месту, проклятие или страсть-доминанта, — приведших к неестественному возбуждению духа. Тень распалась, призраку земная плотскость ни к чему, вполне достаточно эфирного подобия… А дух все стенает, терроризируя окружающих, с единственной целью: поддержка угасающего «имени»! Для него чужая память, верней, эрзац-память в виде слухов, сплетен и легенд — как мясо для упыря. Помнят, следовательно, существую!..

Големчик утомился стенать и грустно присел на край тарели. Рядом топталась его желтенькая копия, маня пальцем белую и презрительно фыркая в сторону черной горки перца.

— Третий случай, то есть активизация посмертного имени, элементарен и в иллюстрациях не нуждается, — подвел итог раскрасневшийся Фрося. Если бы великому скульптору Джерому Лустрелли понадобилась модель для статуи Мыслителя Счастливого, открывающей композицию «Врата ада», гросс подошел бы идеально. — Это одержимость! Тот уникальный вид одержимости, который даже опытные экзорцисты трактуют как помешательство. Тень распалась, и физический облик невосстановим. Дух иссяк, и явление призрака исключено. Но имя! сохранившееся имя! мощное в силу былых подвигов, или славы, или народной памяти… Процветая и после смерти объекта, оно завладевает рассудком постороннего человека. Жертва отныне считает себя Нихоном Седовласцем или Адольфом Пельцером, присваивает факты чужой биографии, меняет образ жизни… «Номен»-паразит частично возбуждает распавшуюся структуру двух прежних партнеров: одержимый именем становится внешне похож на выбранный идеал, дух одержимца усиливается вторичными эманациями духа идеала… М-м… Коллеги, вам не кажется, что я увлекся?

— Что вы! Ни капельки! — ответил малефик.

— Кажется, — ответила вигилла.

— А вы любой кисель оживить можете? — спросил лже-стряпчий. — Или только овсянку?

Гроссмейстер Эфраим встал из-за стола.

— Тогда будем считать завтрак оконченным, и пойдем поработаем! — бодро возгласил он.

***

Конрад с трудом припомнил, что crepundia на старореттийском — амулет. С какой стати пульпидору вздумалось именовать свой медальон древним, полузабытым словом, да еще женского рода — оставалось загадкой. Впрочем, Рене — юноша с причудами.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187