Пес лежал у ног хозяйки, хрипло пыхтя.
Впрочем, драка животных кое-кому пошла на пользу. Вместе с бригадой дрейгуров на перекресток явился и Фернан Тэрц, притворяясь, что сгорает от любопытства, или действительно сгорая от оного — редкий случай, когда личина и сущность совпали. Пожалуй, увидь барон лжестряпчего здесь и сейчас, мог бы и сорваться от такого сюрприза. Но барон глазел на драку, а Тэрц не растерялся: мигом разоблачась до подштанников и презрев ливень, хитрец затесался меж дрейгурами, подхватил носилки на пару с одним из «условно живых» и удалился в кадавральню. Походка вразвалочку, восковое радушие на приятно-глупом лице, олово тусклых глаз, механический ритм движений — Анри даже засомневалась, жив ли профос.
Совсем другой человек стал, спасибо за внимание…
— Так мы идем, милочка? — перебил ее воспоминания Фрося.
Анри кивнула.
***
К вечеру небо очистилось. Высыпали первые, самые любопытные звезды. Светлячки, мерцая, всматривались в суетные дела, творившиеся на тверди земной. Присев на крыльцо, медля встретиться с Германом лицом к лицу, барон в ответ любовался сияющим чудом. В городе редко смотришь на небо; куда чаще клянешься Овалом Небес, поминая к месту и не к месту. Сейчас небосвод походил на бархотку королевы, подмигивая из глубины россыпью бриллиантов.
Величие тайны, спел бы трубадур.
Тишь да гладь, отметил бы скромный мещанин.
Скоро ночь, почесал бы в затылке случайный путник, застигнут во чистом поле.
У каждого нашлось бы, чем помянуть уходящий день. Зато несколько часов назад, когда над гиблым перекрестком разверзлись хляби небесные — слов не хватало, да и не нужны они были, слова…
…Складывалось впечатление, что там, наверху, косорукая поломойка взялась драить шваброй грязные облака. Раз за разом дуреха выкручивала тряпку в подставленное ведро, на дне которого по нелепой случайности оказалась земля. Мокрые до нитки, рыцари Вечерней Зари траурной процессией удалялись к берегу Титикурамбы, унося раненых на носилках, сделанных из копий и плащей. Черные страдали: им до одури хотелось забрать и хромого пульпидора, но в итоге пришлось уйти несолоно хлебавши.
«Уж не чурихцы ли дождь наслали? — отстраненно думал Конрад, стараясь привести в чувство племянника: Герман сполз с коня ему на руки и потерял сознание. Должно быть, от радости видеть любимого дядю. — Вполне могли: воякам пыл остудить. Если так, колдун-темпестор у них на редкость бестолковый. Сидит небось в башне, лентяй, и в ус не дует. Битва закончена, пора бы и солнышку выглянуть…»
С усилием приподняв молодого стратега, барон расстегнул ремни, стащил с Германа мятую кирасу, разодрал, не церемонясь, ворот рубахи. Усадил, прислонив спиной к валуну — настоящему, не ложному камню, случайно отбившемуся от общей «кладки». Дождь, наивный лекарь, старательно поливал контуженого; пыль превращалась в грязь. Барону приходилось держать племянника, чтобы тот не соскользнул в лужу. Грудь стратега тяжело вздымалась и опадала, лицо коверкали неприятные судороги, искажая знакомые черты; глаза под веками жили отдельной жизнью, как у спящего, который видит страшный сон.
Барону приходилось держать племянника, чтобы тот не соскользнул в лужу. Грудь стратега тяжело вздымалась и опадала, лицо коверкали неприятные судороги, искажая знакомые черты; глаза под веками жили отдельной жизнью, как у спящего, который видит страшный сон.
Рядом, ничуть не стесняясь, по-волчьи зализывала порез на руке рыжая девица, абсолютно голая после обратного превращения. «Агнешка Малая», — вспомнил Конрад, отметив, что девица хороша собой и нагота ей к лицу, поскольку выглядит совершенно естественной. Рука девицы для постороннего зрителя воспринималась скорее как левая передняя лапа, но это Агнешку не портило. Словно подслушав чужие мысли, рыжая со значением подмигнула барону и принялась наконец одеваться во что попало. Как ни странно, частично одевшись, рыжая стала смотреться гораздо более вызывающе, чем раньше.
— Позвольте, я помогу вам.
Над Конрадом, серебристым тополем над кустом ракиты, навис благообразный старец. Раздражающе высокий, прямой, с аккуратной бородкой, где еще сохранились смоляные нити. Смотрел старец с искренним сочувствием. По вышитому тюбетею, седым кудрям и халату незнакомца струилась вода, но он не обращал на ливень ни малейшего внимания, словно аскет-дождевик из секты «Aqua-vita».
— Буду весьма признателен… — пробормотал барон, вставая и машинально отряхивая колени.
Старец ничего не стал делать или говорить. Он внимательно посмотрел на Германа — и тот открыл глаза! Взгляд у горе-командора был мутный, бессмысленный. Фон Шмуц-младший зашевелился, но как-то невпопад: жужелица вдруг забыла, для чего ей нужны лапки.
Вспомнив репутацию здешних чародеев, барон вздрогнул.
— Не беспокойтесь, прошу вас, — улыбнулся старец с большой долей иронии. — Юноша жив. А мы не делаем бидриоганов из живых. Эти конвульсии — последствия удара в голову… м-м… метательной булавой, если не ошибаюсь. Головокружение, потеря координации движений, расфокусированный взгляд. Все симптомы налицо. Ваш родственник?