И наотрез отказалась комментировать подобное вопиющее небреженье! Я просто глазам и ушам не поверил. Что это с прехитромудрейшей торговкой Ррри сотворилось?! Головой вроде бы не стукалась, с дуба на кактус не падала.
— …А вы уверены, что деньги вам по фигу… так вы изволите выражаться?.. Я полагал, что контрабандисты, зарабатывающие на жизнь…
— Сам ты контрабандист! — в сердцах чуть не плюю я.
— Юноша горяч, но реакция его адекватна, — выгораживает меня Ба.
Затем произносит доверительным тоном, искренне желающим растолковать тупому суть: — Мы не контрабандисты. Есть контрабандисты, которые зовут себя свободными торговцами, есть живчики-кустари, что также себя величают свободными торговцами, но мы — ни те ни другие. Мы гордуны, если угодно. Мы можем пер-ревезти контрабанду, если захотим связываться, но это не самоцель. Мы, в первую очередь — вольные, а уж потом — торговцы. Торговля — для свободы, а не свобода — для торговли! Торговля лишь повод для пребывания в пути, но не смысл жизни. Так-то вот, др-ружочек Джимми. И никак иначе.
— Получается, вы практически альтруисты? Извините, не верю.
— Мы торгуем, потому что наши желудки бур-рчат, когда голодны…
— Но есть масса способов зарабатывать на пропитание… э-э, осёдло. Там паче с вашими, мягко говоря, далеко не средними возможностями. Высокие коэффициент интеллектуальности, профессионализм и пробивные способности позволяют возглавить корпорацию, или…
— И всё же, мы торгуем именно так, Джимми. Потому что не желаем ни на кого гор-рбатиться, сидя на одном месте. Даже летая при этом с планеты на планету и корча из себя больших начальников. «Задницу просиживать» можно и в постоянном полёте. Точно так же — лететь в неведомые дали можно и не сдвигаясь с места… на то нам всем и дано воображение, тем мы все и отличаемся от животных. Конкр-ретно мы, гордуны, ухитрились совместить желание постоянно передвигаться с реальной возможностью передвигаться. Мы счастливы, потому что движемся. Куда хотим. И по всяким другим причинам. Не менее философским и занудным… Если я выполню твою просьбу, повторяю, просьбу, потому что заставить ты меня не сможешь, разве что выжжешь мозги, но выжженная я тебе и даром не нужна, так вот, если ты меня не убьёшь и я выполню твою просьбу, то мы как-нибудь потом с тобой закатимся в укромный ресторанчик, и я тебе много всяких историй расскажу. Посидим по-стариковски, покалякаем о смысле жизни. А сейчас — переходим к составлению собственно текста. Который мы даже занесём на отдельный кристаллик, я ведь своеобразная коллекционерка… Но прежде я обязана обсудить твою просьбу, хоть вкратце, с остальными членами команды. Без них я решения не приму. Не потому, что никогда не принимаю единоличных решений. Но в данной ситуации — не приму.
Милорд долго смотрит на Ба. Переводит взгляд на меня. Я отважно выдерживаю удары ледяных скальпелей, что пронзают меня насквозь, препарируют до клеточного уровня.
Он отворачивается и произносит тихо: — Похоже, я действительно не ошибся в выборе. — И, громче: — Обещаю, миледи. Непременно и с удовольствием проведу с вами вечер, если обстоятельства будут благоприятными. Что вы думаете по поводу старофранцузской кухни? Я знаю один отличный ресторанчик на Скаггаре Четыре. Приглашаю вас, в любое удобное вам время.
— Вот спасибочки… — также негромко комментирую я. По поводу того, ошибка мы милордова либо нет.
Бабуля предпочитает промолчать. По поводу ошибки. Но на приглашение отвечает:
— Такого галантного мужчину, как ты, Джимми, я так давно не встречала, что уже стала подозревать — вы, такие, все вымерли. Обещай, что убьёшь меня собственноручно, если мы откажемся выполнить твою просьбу.
И милорд второй раз за последние десять минут улыбается. Пожалуй, у его лицевых мышц сегодня самый эмоционально окрашенный денёчек в их постоянно напряжённой, бесстрастной жизни.
Дабы ещё более разрядить обстановку (и собственные нервишки поуспокоить!), я достаю пачку синтедоловых и предлагаю милорду закурить. Ба не предлагаю.
Ба не предлагаю. Она обладает феноменальным обонянием, и считает курение, древний «атавизм» человечьей психологии, смертным грехом. Не просто разновидностью ужасной наркомании, а особо изощрённым способом сознательного самоубийства. И она — права. Но привычка — такая зар-раза, попробуй от неё отвязаться! Одно утешает. Мы с Джимми типа как аристократы, значит — не дегенераты?
— Это кто? — интересуется милорд, подразумевая логотип на пачке: подмигивающего и закуривающего Малюка. Брат короля напрочь отказывается закурить. Полвека уж как бросил, сообщает; причём самостоятельно, без гипнопедии, хим-очистки и электронной промывки мозгов. Молодец, сильная у него воля. Супердед, одним словом!
— А-а, это Малюк Борченко, — с удовольствием растолковываю, — такой малыш, в траве бегает, Вырубцу помогает с дхорром бороться.
— Если не ошибаюсь, Выру… бец… фольклорный персонаж сказаний Стэпа? — припоминает милорд.
— Хрен там фольклор! — возмущаюсь. — Историческая личность!
— Да? — поворачивается ко мне Джимми; похоже, ему действительно интересно. Бабуля не комментирует, значит, дозволяет отступительный экскурс, к делу не относящийся.