— Как гласит девиз «Тен Анлимитед Ньюс»: «Частная собственность не цель, а средство передвижения», — несколько не в тему, но сообразно думам своим скорбным, глубокомысленно изрекаю я товарищу по несчастью, — твоё высочество, как гадаешь, из этой аристократической задницы наружу пробраться можно?
— Конкретно из этой пещеры выход мне ведом. В глобальном же смысле, прочь с Акыра, увы… и ах-х. — Романов вздыхает и достаёт из-под стола пятый кувшин. — Милсдарь Убойко, а чей же родовой девиз ты изволил процитировать?
— Сетевой газеты вольных торговцев, — объясняю я. — Мы его обычно перефразируем. «Волка ноги кормят». А скажи-ка мне, твоё высочество, не обременю ль я тебя просьбой указать мне выхо…
В эту секунду нашу светскую беседу прерывает появление троих Личных Слуг.
В глобальном же смысле, прочь с Акыра, увы… и ах-х. — Романов вздыхает и достаёт из-под стола пятый кувшин. — Милсдарь Убойко, а чей же родовой девиз ты изволил процитировать?
— Сетевой газеты вольных торговцев, — объясняю я. — Мы его обычно перефразируем. «Волка ноги кормят». А скажи-ка мне, твоё высочество, не обременю ль я тебя просьбой указать мне выхо…
В эту секунду нашу светскую беседу прерывает появление троих Личных Слуг. Так они в акырских кланах зовутся официально, а на самом деле — надсмотрщики они наши. Причём в прямом смысле смотрщики — слышать-то нас не могут. И говорить с нами не могут; потому один из вертухаев, которого царевич именует Дворецким, подваливает ко мне, бесцеремонно хватает за руку и вознамеривается уволочь. Ясный пень, такого простонародного обращения я не люблю, и пихаю «слугу» в грудину, да так, что он едва не грохается на пол пещеры.
— Ну ты, стервятник недоделанный, — угрожающе произношу, — ты лапокрылы свои не больно-то протягивай. Не то протянешь ноги, которых у тебя нет, но я предварительно приделаю, не переживай.
Он меня, само собой, не слышит. Но выражение моего лица ему и без слов всё рассказало в деталях и нюансах. Уж в чём-чём, а в физиогномике существ различных рас тюремщики наши глухонемые разбираются. Вынуждены. Потому Дворецкий крылышки боле не протягивает, отползает и жестом выразительно указует: на выход, мол, давай-давай.
— С вещами? — интересуюсь. Хотя какие у меня вещи…
Дворецкий нетерпеливо жестикулирует. Романов говорит мне:
— Иди, милсдарь Убойко. — Вздыхает руский цесаревич. — Похоже, обменивают тебя супостаты. — Вновь вздыхает. — Сызнова один-одинёшенек остаюсь…
— Ду-умаешь, твоё высочество?
— Ведаю. Господский Праздник в этом клане не скоро предвидится, так что… Ну ладно, бывай, милсдарь Убойко. Люб ты мне, приглянулся. Да и по крови, как-никак, родствен, брат-восславянин. Возьми на дорожку. — Он протягивает мне кувшин, и я принимаю подарок. Не обижаю отказом, хотя очень не хочется старика-русича лишать единственной радости, у него ёмкостей не так много осталось, а следующая поставка зерна из долины нескоро случится.
— Благодарю, твоё высочество. Ты вот что… — я отмахиваюсь от жестикулирующего Дворецкого. — …ты не помирай покуда, ладно? Даст Вырубец, я за тобой вернусь, дед. Понял? Буду жив, вернусь. Ты жди…
— Тем и жив лишь, — кивает царевич и с трудом подымается, оперевшись на каменную столешницу широкими ладонями и медленно вырастая из-за стола, — спасибо на добром слове, Солид Торасович, однако же не смущай старика. Не хочу я уж отсюдова… — он замолкает, и я почти зримо ощущаю борьбу двух противоположных желаний, постоянно ведущуюся в его душе. — Ступай с мирром, — продолжает бывший наследник Престола Руси. — И за мною не ворочайся, ежели что. О себе подумай.
Он принял решение, и столько твёрдости в его голосе, что я понимаю — уважать избранный старым узником вариант окончания жизни я просто обязан. Ясное дело, Великой Империей Русь давно правит другой Романов. И Никодим это прекрасно понимает…
В порядке бреда: вот бы вызволиться вместе с ним, и вернуть потерянного царевича на столичную планету Кремль, и возвести на трон. Имея такого кореша, можно его попросить, чтобы взял Стэп под руское покровительство, простил стэпнякам подлое предательство, некогда совершённое двуликим Тыщенко, и…
— Пускай тогда вместо меня остаток твоих дней скрасит приятная дама, — искренне желаю я Романову, и он так же искренне отвечает: — А вот за сие пожеланье превелико благодарю! Слово новичка приносит удачу, как сказал, так и сбудется.
И я ухожу прочь, конвоируемый собственными слугами. Не оглядываюсь. Но почему-то абсолютно уверен — долго ещё старик будет стоять, опираясь ладонями о край стола, и смотреть в черноту пролома, в которую меня увели коллекционеры.
Прощай, брат-восславянин. Не поминай лихом.
Уже идя к выходу, я сокрушённо вспоминаю о том, что так и не узнал у русича, правда ли то, что в столице Руси памятник стоит моему прямому предку и его героическим сотоварищам.
* * *
…Меня обменяли. Конечно же, меня обменяли, прав оказался мудрый ветеран.
Снаружи царит ночь; и хорошо, а то б ослеп я на хрен. За миновавшие несколько суток глаза приспособились к свеченью плесени, и теперь бурно протестуют даже против тусклого лунного света. Выбравшись по извилистым норам из недр горы, я моментально ощутил усиление «внутреннего ощущения» членов Экипажа, но определить вектор местонахождения не сумел. Похоже, мои повсюду, со всех сторон… Неужто и в этом царевич прав оказался, всех захватили и в клановые коллекции рассовали?!! Ох, не дай-то Вырубец…