Оставив потерявшего дар речи каракатица пребывать в шоке у своего старого кара, унёсшего нас от преследования, мы уходим в толпу и растворяемся в ней. Счастье таксёра, что он не швидданин; швидданину Ба открутила бы «ноги» с «головой» вместе и сожрала без соли! Бывший член нашего Экипажа раз и навсегда «подставил» своих соплеменников.
«Ого! — думаю я по ходу. — Как страшенно кушать-то, кушать хот-ца! Доберусь вот до ресторана с человечьей жратвой, да ка-ак навалюсь… Надо срочно восстанавливать энергию, затраченную на лабиринт приключений!»
* * *
…и мы добираемся в соответствующий моим антропоцентристским вкусам ресторан, и я та-ак наваливаюсь!..
Что останавливаюсь только после пятой кружки пива, шестого пирога с вишнями и третьей порции холодца, который тут почему-то зовут «студнем». (Поубивал бы!) Лишь подчистив все тарелки до последней крошки, я с удовлетворённым «У-у-уф-ф-ф!» откидываюсь на спинку стула.
Всеядная Ррри слопала кучу мяса и гарнира (в одну порцию, но по весу раз в десять большую, чем все мои) и выхлебала десятилитровую ёмкость пива.
Всеядная Ррри слопала кучу мяса и гарнира (в одну порцию, но по весу раз в десять большую, чем все мои) и выхлебала десятилитровую ёмкость пива. Налопавшись и нахлебавшись, увалила в местный гальюн, отливать. Не уверен, что в женский. У кирутианок ведь выход мочеиспускательного канала — не отверстие, а тонкий отросток сантиметров пятнадцать длиной. Располагается он сзади и пониже влагалища, сразу за анальным отверстием, прикрытым одним из трёх паховых подвижных, мускулистых «лепестков». Неудивительно, что Ррри, зар-раза мохнатая, обожает эпатировать особей мужеска полу всех рас и народов.
Я с трудом встаю из-за стола, пошатываясь от полноты переполняющих чувств и яств, и почти как Бабуля, вперевалку, топаю к стойке. Стаканчик горилочки в завершение, и стоп. Не буду звать официанта, сам схожу…
— Брат ты мой, — говорю бармену-бетельгейзианцу, тёмно-фиолетовому псевдолису, более чем двухметровому, почти с меня ростом, — братец по разуму… ик-к… (выходит из меня полнота переполняющих яств) налей-ка мне, братан, если есть… ик-к… (снова выходит) стопарик самой что ни на есть «Горилки з пэрцэм». Е така?..
— Така е, — отвечает мне на чистейшем стэповом наречьи лис, и скалится в подобии улыбки (до чего же мы, человеки, заразны, даже нашу мимику по всем Пределам копировать пытаются…). От этой гримасы морда его становится пародией на одного из героев голомультяшек. — Ще б пак! Тоби налыты на тры пальци чы на два?
— На… ик-к… (это уже полнота чувств!) пьять… Та повный налывай! А ты звидкиля мою ридну мову знаеш, га?!
— Было дело, — переходит он на косморусский, на котором я к нему обратился сперва. — Поработал в Мыколограде. В миссии.
— К-какой такой миссии? — перехожу и я на корус.
— Единого Истинного Бога Иеговы, конечно!
— А-а-а… ну и как, много наших автокефалов и николианцев охмурили?
— Да нет, — скалится лис. — Твердолобые вы, степари… ортодоксы.
— Приятно… и-ик… слышать. Тупым сладымарям триста лет понадобилось, чтобы прийти к аналогичному выводу. Травили они нас, травили, и корус, и ридну мову из нас вышибали, превращали нас в «цивилизованных» технологианцев, а таки не вышибли…
«Только дух славянский, падлюки, таки из нас выпустили, почти что. — Думаю я невольно. — Братья русичи ужаснулись, когда освободили нас… Спрашивают, во что же вас превратили эти сволочи-техноисламисты…»
Мне вдруг делается нехорошо, в глазах щиплет, будто слёзы просятся наружу, и я добавляю:
— Извини, бетел, я пошёл… Сейчас вернусь, допью.
В гальюне (который на планетах, базах и станциях называется по-другому и по-разному, например, «туалетом» или «клозетом») я заползаю в индивидуальный отсек. Закупориваюсь наглухо и предаюсь тайному греху, о котором никто — я надеюсь! — не ведает.
Изредка я просто не в состоянии сдержать слёзы, и рыдаю, как баба, или как малый пацан. В одном файле я прочитал, что это даже полезно (женщины потому дольше и живут, что рыдают чаще гораздо!) — для снятия нервного стресса. Но традиционно, издревле, почти во всех культурах потомков землян, раскиданных по всем краям ОПределов, почему-то считается, что нам, мужикам-человекам, типа как плакать зазорно. (Везёт парамаутам, у них мужчины публично плакать не стыдятся!) По этой причине я вынужден прятаться, когда подопрёт.
(Везёт парамаутам, у них мужчины публично плакать не стыдятся!) По этой причине я вынужден прятаться, когда подопрёт.
Подпирает, к счастью, редко. Последний раз подпёрло, когда мы с Ургом угрохали Пи Че, с которым я до того успел крепко подружиться; в предпоследний раз, когда Экипаж был вынужден расстаться с Олей; а ещё раньше — по прошествии первого месяца пребывания на «Пожирателе», когда решалась моя судьба. Меня, «яйцеголового» временника, не хотели брать на постоянный контракт, и спасло меня лишь то, что за месяц я успел себя показать Бабуле, выполняя всяческие «итэдэ».
А может, сыграло роль и то обстоятельство, что до «Пожирателя» я всё-таки не один год стажа отходил на других бортах. Стэповой почтовик, дальний разведчик зинбайских освояк, транспортникаи торговых корпораций…