Миледи Крруб с минуту, в полнейшей тишине, зырит на меня вылупленными глазками, подслеповатыми, как и у всех кирутианок, рождённых в тёмных дремучих чащобах. И вдруг хлопает себя по бедру, совершеннейше человечьим жестом, и ревёт восторженно:
— По лапам, двадцать пя-я-ать!!!
Бабуля не раз мне говаривала:
«Ты можешь плести что угодно, нести такую чушь, что псевдоковыль в радиусе километра завянет, слушая твои бредни.
Но! Ты должен гнать дезу настолько самоуверенным тоном, словно изрекаешь святую истину, вложенную в твои уста самолично Тиа Хатэ. И тебе поверят. А если ты скажешь неуверенным тоном эту самую что ни на есть святую истину, тебя пошлют куда подальше, и окажутся правы. Учись убеждать, малыш. Убедил, что у тебя монополия на истину, значит — продал.»
Похоже, уроки Ррри даром не пропали. Ещё бы. Меня же Солидом Торасовичем Убойко по прозвищу «Бой» звать, а мы, Убойки, сроду дурнями не слыли.
По семейным преданиям, что подтверждает чудом уцелевший файл, разысканный мною в скудной архивной базе данных одной из библиотек столичного Мыколограда (в жалких остатках почти уничтоженного сладымарями информационного наследия), — наши предки прибыли на Стэп в одном из кораблей последнего каравана, прорвавшегося из гибнущей в ядерных взрывах системы Вэлыкого Трызуба.
Наши предки выжили в полустолетней войне с крысами шиа-рейцами — это само по себе свидетельствует о том, что у них под черепами розумные мозги находились, а не холодец.
* * *
…мы с трудом вырываемся из пещеры. Условия сделки обговорены, по лапам ударено (моя отбитая ладонь напрочь онемела!); союз, имеющий целью тотальное охмурение рокеров, заключён. План молниеносной, свирепо-наступательной кампании детально разработан.
Но нас долго не отпускают. Я настолько очаровал чёртову дюжину Владетельных Леди (предводительниц разбросанных по всем Пределам торговых кланов, объединяющих кирутианских сестёр-товарок), что они готовы простить мне даже то, что я — типа как мужчина. И намекни я хоть ползвуком, что испытываю к ним сексуальное влечение, — расшибутся в лепёшку, но изыщут способ меня ублажить. Хотя — особо положительных эмоций к противоположному полу не испытывают. Даже к своим соплеменникам. Ясный пень, выражаясь по-кирутиански, какими причинами сие неприятие обусловлено.
Мы карабкаемся с Бабулей по лазам и штрекам, и она по ходу производит детальный анализ моего поведения. Отмечает недостатки и словесно премирует достижения. А у меня на уме только одно: ох, пожр-рать бы чего… Для того, чтобы трескать по-кирутиански приготовленное мясо, я ещё не созрел окончательно, не оголодал до крайней степени, а в пещере, кроме напитков, ничего человечьего из провизии не сыскалось. Не планировался как-то визит человека в это укромное местечко, а наши алкоголь и прохладительные напитки кирутианки сами обожают.
Блуждаем это мы с Бабулей по лабиринту на обратном пути к широкому низкому прямому туннелю («Таксёр, дхорр его сотри, уже давно свалил, наверняка!»), идём помаленьку, обговариваем итоги делового саммита, желудок мой поёт песни голодающих народов, и вдруг Ррри смолкает на полуслове и замирает, нашорошив все три уха, боковые и заднее.
Слух у неё, конечно, не чета человечьему… И нос, ясный пень: я вижу, как раздуваются перепонки, расширяя объём её ноздрей. Делая мне хватальной лапой жест — стоять, мол, не рыпаться! — она второй хватальной лапой быстро и бесшумно хватает эндер, замаскированный под безобидную штуковину, и наставляет его в тёмное отверстие: вход в одно из боковых ответвлений.
Я мигом сую в карман шарик-контейнер с тремя граммами нонда, которыми меня из личных запасов премировала Миледи Крруб, очарованная моей бойкой непрошибаемой компетентностью, и в обе мои ладони скользят рукояти: сейлемского флотского эндера и крупномощностного таукитянского скорчера. Пальцы плотно обхватывают рифлёные поверхности и прилипают к спусковым сенсорам…
«Шо за дхорр там прячется во тьме, хотелось бы знать!!!»
5: «Как ровесница века»
Некоторые внутренние пространства этой космобазы были настолько огромными, что у Номи возникло ощущение полнейшей затерянности.
В толпе, как нигде, можно почувствовать себя одинокой и никому не нужной. Даже в толпе, отдельным составляющим которой совершенно начхать, какого цвета у тебя кожа.
До сих пор, нигде и никогда в жизни, Номи не приходилось видывать такого немеряного количества разнообразнейших и разноколерных существ одновременно.
Они собрались все вместе, но заняты были исключительно собственными радостями и проблемами. Каждого, каждую и каждое из них — меньше всего на свете заботил бытовой колорасизм. Они не высматривали в толпе особей с более светлой, нежели у себя, кожей. Они не стремились проявить ненависть к этим особям — словом и делом.
От этого на душе становилось теплее, однако от чувства заброшенности Номи почему-то не избавлялась. Потрясённая, оглушённая, ослеплённая, ошарашенная, она ходила, ходила, ходила по залам-площадям, коридорам-улицам, переходам, пандусам, лестницам и галереям «кислорододышащей» половины Танжер-Беты…
Она перемещалась с уровня на уровень в лифтах, по движущимся в сквозных тоннелях дорожкам и эскалаторам; попадала в разнообразные закоулки, порою весьма экзотичные.